Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)
Шрифт:
Эренбурга предназначили для того, чтобы тотчас перевести на язык пропаганды военную речь Сталина от 3 июля 1941 г. и провозгласить новую программу. [115] «У нас миллионы и миллионы верных союзников, — писал он 4 июля 1941 г. — С нами все те, что потеряли свободу и свою землю: чехи, норвежцы, французы, голландцы, поляки и сербы… Слова Сталина дойдут до города попранной свободы, до растоптанного, но непримиримого Парижа. Они дойдут до крестьян Югославии, студентов Оксфорда, рыбаков Норвегии и рабочих Пльзеня. Они вызовут новую надежду в сердцах народов, страдающих под фашистскими варварами. Речь Сталина услышат жители Лондона, пережившие сотни варварских воздушных налетов, шахтеры Уэльса и ткачи Манчестера… Наша Отечественная война станет войной за освобождение Европы от гитлеровского ига.»
115
Ehrenburg, Hatred, ebenda, S. 131.
Несколькими пропагандистскими фразами Советский Союз, который за нападение на Финляндию был исключен из Лиги наций и оказался
6 [7] ноября 1941 г., в многообещающую годовщину «победы Великой Октябрьской социалистической революции», Эренбург счел себя обязанным выставить союзникам оценки в стиле коммунистической партагитации и обязать их к совместной борьбе: «Защитники Москвы с волнением думают о стойкости Лондона… Слава Англии!.. Мы приветствуем тебя, пионер свободы, неукротимый народ Франции… Мы приветствуем чехов… Мы приветствуем народ воинов — сербов… Мы приветствуем храбрых греков… Мы приветствуем неустрашимых норвежцев… Мы приветствуем спокойных голландцев… Мы приветствуем народ труда — бельгийцев… Мы приветствуем нашу сестру Польшу… Мы приветствуем арсенал свободы — Америку». И чтобы не было сомнений в том, что эти народы и страны будут отныне в долгу перед Советами, он добавил: Москва «сражается… за вас, далекие братья, за человечество, за весь мир».
В 1930 г. не кто иной, как Уинстон Черчилль, писал о «чумной бацилле» Ленине, с которым «в отношении уничтожения жизней мужчин и женщин» не может потягаться «ни один азиатский завоеватель, никакой Тамерлан или Чингисхан». Для Черчилля с победой большевизма «границы Азии и условия самых мрачных эпох» придвинулись «с Урала к Припятским болотам» и Россия «застыла в бесконечной стуже антигуманных доктрин и нечеловеческого варварства». И этот, согласно Черчиллю, «низменно-позорный большевизм», как внушал народам мира Эренбург 29 января 1942 г., оказывается, нес свет: [116] «Мы пронесли свет… нашей культуры и той, которую мы справедливо называем всечеловеческой. Это свет древней Греции, свет Возрождения, свет просветителей восемнадцатого века — все, что человек противопоставил покорности, косности, атавизму. Дневное, ясное начало положено в нашу борьбу против Германии: разум, душевная чистота, свобода, достоинство». Подобную фразеологию нужно рассматривать на фоне того факта, что во главе Советского Союза стоял Сталин, «величайший преступник всех времен и народов», создавший с помощью насажденных им креатур — Ягоды, Ежова, Берии, Круглова, Абакумова, Кобулова, Серова, Деканозова, Меркулова, Цанавы и других — власть, которая в любой день могла «решить судьбу всех без исключения граждан страны согласно его кровавым прихотям». [117]
116
Russia at War, S. 112
117
Wolkogonow, Triumph und Trag"odie, Bd. 2/2, S. 197.
В пропаганде Советский Союз, как минимум, с 3 июля 1941 г. представлял позицию, что он был неподготовлен в военном отношении и не знал о предстоящем немецком нападении, а посему ведет чисто оборонительную войну и не преследует целей экспансии. Доказано, что историческая легенда о «вероломном фашистском нападении на ни о чем не подозревавший, миролюбивый Советский Союз» является неправдой, и сегодня она больше не имеет опоры. Поэтому из большого набора пропагандистской лжи приведем в качестве примера лишь кое-что — так, Эренбург утверждал 23 ноября 1944 г.: «Нам не нужно “жизненного пространства”», или 30 ноября 1944 г.: «Мир смотрит на Красную Армию, как на Освободительницу… (Советский Союз) никому не навязывает своих идей», или 11 января 1945 г.: «Мы не хотим никому навязывать наших идей, наших обычаев», или 24 мая 1945 г., после достижения победы: «Мы выиграли войну потому, что мы ненавидели захватническую войну».
Однако по мере того, как война приближалась к своему концу и Красная Армия глубоко внедрялась в сердце Европы, к чисто оборонительным оправданиям все больше примешивались наступательные тона. Советы, сознавая свою огромную силу, начали заявлять политические требования, выдвинув и представив мировой общественности пропагандистскую формулу о великой «освободительной миссии» Красной Армии. В октябре 1944 г., когда советские войска пересекли границу Рейха в Восточной Пруссии, у Эренбурга появились первые соответствующие пассажи — так, 12 октября 1944 г. он писал: «Мы спасли европейскую культуру… Наш народ позитивно заинтересован в судьбе европейской культуры. Советская страна не порождает изоляционистов». 12 апреля 1945 г. это звучало уже яснее: «Пора констатировать, что победы Красной Армии являются победами советской системы. Мы обращаем внимание на тот факт, что именно наш народ спас Европу и мир от фашизма». А 17 мая 1945 г. почти в форме китча: «Мы спасли всечеловеческую культуру, древние камни Европы и ее колыбели, ее тружеников, ее музеи, ее книги. Если суждено Англии породить нового Шекспира, если будут во Франции новые энциклопедисты…
118
Ebenda, 12.7.1945.
Советский Союз, который, якобы, решил судьбу даже Праги, Парижа и Рима, отныне стал в сознании народов, согласно словам Эренбурга от 10 января 1946 г., «не только географическим, политическим, но и нравственным понятием», то есть, иными словами, в результате военных побед он стал примером для всех государств, из чего он сам затем сделал вывод, что вправе, со своей стороны, и вмешиваться в дела других стран. Сталин не думает «нападать на другие страны», он думает о том, чтобы «создать новый мир», писал Эренбург 8 февраля 1942 г. Теперь, поскольку победа была завоевана, Сталин мог начать реализовать свои мечты о «новом мире», «новой Европе», Европе, в которой, как тотчас пояснил Эренбург, будут ликвидированы все «микробы фашизма». А кто были «микробы фашизма»? «Фашистами» отныне считались не только немцы, сторонники Гитлера, но и все те, кто по самым разным мотивам противостоял планам Советов относительно господства и большевизации, все те, кто воспринимал понятия о «правлении, реформе и прогрессе» иначе, чем коммунисты, прежде всего ненавистная буржуазия всех оттенков, сторонники правового государства на основе западной традиции, весь «духовный осадок порядочных с виду людей». Сталин указал политическую цель, Эренбург и ему подобные принялись пропагандировать ее в привычной манере.
Через несколько дней после безоговорочной капитуляции германского Вермахта, 17 мая 1945 г., Ермашев писал: «Крах гитлеровского Рейха не освобождает человечество автоматически от всех тех опасностей, которыми могут угрожать миру темные силы фашизма и реакции» — слова, указывающие путь в будущее и ни в коей мере не малосущественные. Ведь здесь оглашалось важное стремление советского руководства, а именно настоятельное желание увидеть «фашистских преступников», «военных преступников» наказанными строжайшим образом. Организацией международного показательного процесса по испытанным образцам, при ведущем участии Советского Союза должно было быть достигнуто устрашающее воздействие на все силы «реакции», провоглашенные «последователями Гитлера и Муссолини», то есть на потенциальных противников сталинистских претензий на господство.
Уже упомянутый историк профессор Тарле 8 февраля 1945 г. мотивировал претензии Сталина на право формировать «будущее миролюбивых и свободолюбивых народов» мнимым опытом прошлого и изложил их вызывающим языком в следующих словах: «Однако великая роль советского народа не исчерпывается тем, что он освобождает человечество от смертоносного немецкого кошмара. Пятая колонна, временно загнанная в подполье, еще живет на свете. Нацисты и полунацисты все еще существуют и готовятся вновь взяться за работу, которой они так долго и успешно занимались в Европе и за ее пределами. В грядущие годы европейские — и не только европейские — демократии окажутся перед необходимостью очень, очень экстренной борьбы, ведь у фашизма нет ни малейшего намерения уходить… Однако здесь он вновь натолкнется на то же непреодолимое препятствие — Советский Союз, советский народ. Победа Советского Союза в Великой Отечественной войне создает твердую основу для торжества мировой демократии. Бессмертная заслуга сталинской стратегии и бойцов Красной Армии состоит в том, что они спасли мировую цивилизацию. Те, кто понимают, что борьба за свободу и демократию должна быть продолжена и после поражения гитлеровской военной машины, вплоть до полного морального и политического разгрома фашизма, с глубоким доверием смотрят на СССР».
Едва ли экспансионистские планы Сталина нуждались в более ясном изложении. Здесь имелось в виду продолжение агрессий, которые начались пактом с Гитлером 23 августа 1939 г. и теперь в третий раз приобретали иную форму. «Как вытекает из многочисленных заявлений Сталина, — с однозначной ясностью пишет Стефэн Куртуа, издатель «Черной книги коммунизма», — его твердая воля и его идея состояли в том, чтобы продвинуться до Атлантического океана. Сталин уже в 1947 г. сказал Морису Торезу, тогдашнему генеральному секретарю ФКП, что он бы еще охотнее увидел Красную Армию в Париже, нежели в Берлине.» Тем самым находит блестящее подтверждение вывод, сделанный в 1985 г. профессором Эрнстом Топичем в его книге «Сталинская война» (Stalins Krieg). Однако продвижение до Атлантики всегда означало и установление ленинско-сталинской системы власти. Ведь тот, «кто оккупирует территорию, тот навязывает ей свою собственную социальную систему, — открыл Сталин Джиласу, доверенному лицу Тито и партизанскому вождю, в 1945 г. — Каждый навязывает свою собственную систему настолько далеко, насколько может продвинуться его армия. По-другому и быть не может.» Вторжение англо-американских экспедиционных сил в 1944 г. поначалу пресекло амбиции Сталина. Однако лозунг борьбы против «фашизма», являющийся для активистов и духовных пособников «социализма» актуальным вплоть до наших дней, следует воспринимать так, как его понимали Советы: в смысле пропагандистской подготовки к расширению власти, от которого они никогда не отказывались. Итак, тот, кто противостоит агрессивным планам советского империализма, является, согласно этому определению, именно «фашистом» или «нацистом», для борьбы с которым годится любое средство. Сталинское понятие фашизма пережило даже Советский Союз и находит, к примеру, сегодня в ФРГ всеобщее применение в роли клеветнического термина, направленного против политически инакомыслящих. И тому, кто, скажем, захотел бы здесь в стране использовать боевое большевистское слово «антифашизм» иначе, чем сталинисты, их апологеты и наследники, больше не следует удивляться соответствующим репрессиям.