Сталинский нос
Шрифт:
В классе ни звука. Все молчат.
— Возьмите чистый листок бумаги и карандаш, — говорит Нина Петровна. — Аккуратно в столбик напишите фамилии одноклассников, которых вы подозреваете. Когда закончите, дежурный листки соберет.
Никто, конечно, карандашей не берет, но все друг на друга посматривают: интересно, кто первый начнет писать. Нина Петровна удивляется:
— Что такое, ребята? Почему не пишете?
— Мы не знаем, про кого писать, Нина Петровна. — Это Зина Кривко, она всегда за весь класс выступает.
— Как же не знаете? Ты же этого, Зина, не делала?
— Нет.
— Может,
Зина косится на соседку по парте, Тамару. Та бледнеет. Зина мотает головой: нет, мол, не Тамара.
— Вот видишь, Зина, совсем не трудно. Ты же знаешь, кто этого не делал, — продолжает Нина Петровна. — Можно еще проще. Напиши фамилии тех учеников, которые точно ни в чем не виноваты.
Зина с облегчением вздыхает, берет карандаш, прикрывает листок бумаги рукой, чтобы никто не подглядывал, и давай писать.
— Пиши, пиши, Зина. Молодец, — говорит Нина Петровна. — Только смотри не ошибись. Если хотя бы один ученик в твоем списке попадет под подозрение, знаешь, что будет?
Зина не знает, что будет. А действительно, что?
— Ты сама попадешь под подозрение, Зина. Мы теперь будем знать, что Зина Кривко покрывает врагов народа.
Зина на Нину Петровну глаза вылупила и тихонечко так карандашиком по бумаге постукивает. Тук, тук, тук. Вижу, это у нее рука дрожит.
— В чем дело, Зина? — удивляется Нина Петровна. — Почему ты перестала писать?
Зина губами двигает, как рыба в аквариуме, а сказать ни слова не может. Она от испуга дар речи потеряла. Мы ждем. Наконец она шепчет что-то.
— Что, Зина?
— Я не знаю, кого подозревать, а кого нет.
— Вот именно, Зина! Те, в ком ты не уверена, всегда под подозрением. Вот их фамилии и пиши. Поняла?
Нина Петровна оглядывает класс:
— Все поняли?
Слышу, как позади меня заскрипели по бумаге карандаши. Значит, пишут. Я пытаюсь незаметно глянуть на Вовку, но он как ждал — ухмыляется и делает вид, что точит ножиком карандаш. Я быстро отвернулся, а у моей парты Нина Петровна стоит.
— А ты, Саша, почему не пишешь?
Вот бы у меня была какая-нибудь причина, скажем, бумаги нет или карандаш сломался. Но не тут-то было, листок на парте, и карандаш, как всегда, заточен.
— Саша, — говорит Нина Петровна громко, чтобы все слышали. — Одну-то фамилию ты можешь написать. Нетрудно догадаться.
Она глядит поверх моей головы туда, где Вовка сидит, сверлит его суровым взглядом, чтобы все сразу поняли, о ком это она.
— Собакин, — говорит, — умеешь свою фамилию писать? Вот и пиши.
Ну тут, конечно, все к Вовке поворачиваются. Ждут, что он будет делать. А он медленно так встает из-за парты и кулаки сжимает. Что это он, с ума сошел? Бить, что ли, Нину Петровну собрался?
Вдруг дверь в класс открывается и Матвеич голову внутрь просовывает:
— Велено в актовый зал на собрание. Приказ начальства.
19
— Волна гнева и глубокого возмущения охватывает всех нас, здесь присутствующих,
Тут директор Сергей Иванович захлебнулся гневом, схватился за трибуну, выпучил глаза и пыхтит как паровоз, воздуху набирает. Сергей Иванович — убежденный коммунист, на собраниях говорит как пишет. Я всегда во всем с ним согласен, но в этот раз он все-таки перегнул палку. Кому, как не мне, знать. Хотя правду знаю не я один. Вовка тоже знает. Я встал на цыпочки, поискал его глазами по задним рядам. Не видать. Матвеич запер двери, никого даже в туалет не пускают, куда же Вовка подевался? Наверно, снова что-нибудь задумал, от него добра не жди.
Сергей Иванович отдышался и бах кулаком по трибуне, чуть не сломал.
— Но вредители просчитались! — кричит. — Наши бдительные Органы госбезопасности разрушат их коварные планы, поймают их с поличным и разоблачат врагов народа! Без жалости сметем мы с лица земли предателей и негодяев!
Меня кто-то пихает в спину. Оборачиваюсь. Смирнов, мой одноклассник.
— Гляди, Зайчик, — говорит и в сторону окна кивает, — твой отец приехал.
Протискиваюсь к окну. Да, прав Смирнов. У входа в школу тормозит черная машина наших Органов. Ну наконец-то. Это папа. Он же мне дал честное партийное, он не обманет. Спасибо Вам, дорогой товарищ Сталин. Огромное спасибо, что помогли.
— Его на пионерскую линейку звали, — хихикает Смирнов. — А он заодно и вредителей нам поймает.
Я прилип к окну, жду, когда откроется дверца машины и выйдет папа. Только когда дверца открывается, выходит не папа совсем. А тот самый старший лейтенант, который ночью приходил к нам в коммуналку и папу арестовал.
20
— Приветствуем гостей бурными аплодисментами! — кричит Сергей Иванович и громко хлопает в ладоши. Потом подхватывают учителя, а за ними и мы все. Стоим, хлопаем, пока старший лейтенант и те же два оперативника, с которыми он у нас был, входят в актовый зал и лениво так, не торопясь, по ступенькам на сцену к учителям поднимаются. Мы хлопаем долго. Наверно, вот так и хлопают, когда в газетах пишут: «Бурная продолжительная овация. Все встают». Мы, конечно, уже стояли, когда оперативники пришли, но это ведь не важно.
Я замечаю, что Сергей Иванович кивает головой нашему физкультурнику Дубасову, и тот ныряет под стол и достает ящик, чем-то доверху набитый. Ну понятно чем. Каждый класс сдал листочки со списками подозреваемых, тех, кто мог Сталину нос отбить. Вот в этот ящик все листочки сложили. Теперь Дубасов ставит ящик перед старшим лейтенантом и отдает ему честь, как солдат офицеру. Директор на него машет рукой — не путайся, мол, под ногами, — и физкультурник испуганно шарахается в сторону. А лейтенант на ящик ноль внимания. До лампочки ему наши листочки. Мы все еще хлопаем, а он расстегнул кобуру и вытаскивает пистолет. Как пистолет все увидели, аплодисменты оборвались. Стало тихо.