Сталкер: Погоня за счастьем

Манасыпов Дмитрий Юрьевич

Вообще, это отдельный нюанс. Если общаешься с Дедом Маздаем, причем именно в его версии общения, то надо всегда быть настороже. Версия общения по Маздаю всегда выглядит одинаково, разве что иногда добавляются вариации.

Сидишь напротив него в окружении пары-тройки мордоворотов с ярко выраженными печатями выпускников ОСпН на лицах. Маздай ласково улыбается и чуть позже начинает тебя склонять к совершенно ненужным выходкам. Сходить туда, не знаю куда, принести то, не знаю, что. Уворовать свежеиспеченную графиню, только-только получившую герб. Привести с собой на

поводке адопса. Ну, мало ли чего ему еще в голову вступит после того, как улыбка исчезнет.

– Ты кушай, сынок, а я пока порассуждаю вслух, - Маздай достал портсигар, массивный, как защитная пластина "черепашки" бронежилета, достал армянскую, с длинным фильтром, сигарету "Ахтамар".
– Ты ж не против?

Будешь тут против. Тем более, что хинкали начали остывать. Ведь холодные хинкали это совершенно не то. И есть их надо умеючи, чтобы не попасть, что называется, впросак.

В любом ресторане кавказской кухни всегда найдется хотя бы один настоящий повар-кавказец. Именно мужчина повар, возможно, что и с усами. И когда такой Автандил, Гиви, Ростем или Хвича с Гочей проводят взглядом официанта, забравшего большое блюдо, до краев плещущее содержимым хинкали... О, да, горячее такого взрыва сложно что-то встретить.

Так что есть эти плотные мешочки надо правильно. И стараться не отвлекаться даже на болтовню Маздая. Одной ладонью снизу, второй за самый хвостик, чуть откусить и, зажмурившись от удовольствия, глотнуть острый, ароматный и безумно вкусный бульон. И только потом взяться за саму начинку. Сказка, не еда. Разве что обычным пельменям уступит, политым растопленным сливочным маслом.

Судя по всему, даже Маздая проняло выражение моего безграничного счастья и предвкушения. Во всяком случае на какое-то время вокруг царила тишь, гладь да божья благодать. Сопровождаемые довольными хлюпающими звуками, запахами, пережевыванием и прочими атрибутами гастро-оргазма.

Тишина висела в воздухе, давила и заставляла даже переживать. Судя по всему, такой реакции не ожидали не то, что головорезы, но и сам Маздай. Ну, а что? Настроение испортили, так почему хотя бы не поесть?

Маздай дождался, когда вкуснота закончилась, затушил мягко-сладковатую сигарету и улыбнулся. Отож, никак есть шанс просто поговорить?

– Думаю, сынок, ты даже немного озадачен моим появлением?

Пришлось кивнуть. Озадачен? Да даже очень сильно. Особенно после заявления о долге.

– Ничего, сейчас все разъясню, и ты поймешь, что дядя Маздай прав также, как был прав царь Соломон во многих своих спорах.

Ох ты ж, елы-палы, какие интересные разговоры, какие примеры, какие, с позволения сказать, аллюзии. Царь Соломон, ну да. Видно, на досуге Дед стал увлекаться чтением, не иначе.

– Ты, сынок, мне должен со своей предпоследней ходки. Когда притащил из Зоны тубус с тремя холстами. Помнишь, на одном была милая пухлая тетя и вокруг малолетние жопастые пузаны с крылышками, этакие, мать их, сраные херувимчики?

Так... помнить-то помню, только причем здесь Маздай? Холсты, бережно вытащенные из-за Периметра, быстро нашли своих хозяев. Товар ходовой, сейчас многие

радуются возможности купить всяких там малых голландцев по относительно бросовой цене. Так причем Дед-то?

– Ох, ну и выражение же у тебя на роже, а? Седой, ты глянь на него, прямо картина маслом, ой, гражданин начальник, не брал я чужого, мне подбросили. Да ладно тебе, не куксись. Вспомнил тетеньку и ее миллионно-нарисованный целлюлит?

– Написанный.

– Что?

– Картины пишут, не рисуют. Рисуют карандашом, углем, сангиной там...

– Да хоть обписатый, если хочешь знать. Вспомнил?

– Да.

– Так вот, сынок, эта драгоценная намалеванная тушка предназначалась мне. И две другие тоже.

Пришлось пожать плечами. Ну и?

– Я потерял много денег из-за того, что ее не продал. А твой друг, тебя же, кстати, и наколовший, их получил. Раз в пять меньше, идиот. Как можно продавать Караваджо по цене передвижников, а?

Гриша попытался одновременно отодвинуться и от него и от меня. Получилось не очень. Гриша упал, характерно так, со стулом. Маздай покосился в его сторону, дернул верхней губой.

– А причем здесь я?

Вместо ответа Дед удивленно приподнял бровь. Мол, дорогой ты мой человек, да что ж ты такой непонятливый? И, действительно, и чтой-то? Никак не догоню ход его мыслей.

– Ты, Хэт, организовал совместное предприятие с двумя соучредителями. Вот с этой бледной немочью, что никак не встанет и с собой, любимым. Григорий настолько увлекся деньгами, что и думать забыл про обещание привезти картинку с теткой мне сразу по твоему возвращению. Почему-то решил, что я его обману и не заплачу. А ему, за такую пакость, ничего не будет. Гриша, ты совсем дурачок или только прикидываешься?

Багровый Гриша не ответил. И из багрового стал на глазах становиться бледным. Ситуевина-то хреновастая, что и говорить.

– Так получается, Хэт, что и ты мне должен, как соучредитель.

– Не соглашусь. Я свою часть работы выполнил, сходил, нашел, принес. Какие ко мне претензии?

Маздай сам налился нездоровым и поистине королевским пурпуром. Стальная кисть, утянутые черной перчаткой, совершенно зловеще лязгнула, сцепившись пальцы. Позади явственно встал кто-то из его ребятишек. Или даже двое.

– Согласишься, сынок. И сделаешь для меня кое-что.

– Агрессивные переговоры не всегда приходят к нужному результату. Ну, соглашусь, и что?

Маздай сморкнулся в скатерть. О, вылезает наружу настоящий.

– И то, сынок, что деваться тебе некуда. Говорили тебе, небось, что сейчас сбережения хранить надо не по старинке?

Перчатка нырнула внутрь чудесного вельветового пиджака, модного, с кожаными вставками на локтях и сшитого по фигуре. На стол, мягко звякнув о металл столешницы, лег янтарный небольшой прямоугольник. На какой-то миг в голове разом стало пусто и звонко. Этот кусочек аурум могу узнать сразу. Потому как самолично приобретал к посольском квартале из-под полы. Китайцы свое золотишко последние лет десять делали очень уж привлекательным. Как не купить слитков, если можешь?