Стальная бабочка. Знакомство
Шрифт:
Широкая Вокзальная магистраль переливалась, как новогодняя гирлянда, и эта ненавязчивая цветомузыка меня успокаивала. Всегда выстраивала мысли ровными рядами, когда под конец дня их раскидывало по углам. Я от души вздохнул и вгляделся вдаль, туда, где виднелась полукруглая крыша Оперного театра. Давненько мы с Лерой не были в театре. Уже почти полгода. Лера всё пыталась приобщать меня и дочек к искусству, и раньше у нас была традиция – хотя бы раз в месяц мы всей семьёй выбирались на премьеры. Мне вдруг вспомнилось, как в последний раз Жанна, одна из наших близняшек, заснула на «Травиате» и получила от матери нагоняй. Я дочку не винил – сам едва не дал тогда храпака. Зато маленькой Анюте почему-то очень нравилось это заунывное пение, а потом нам всем приходилось слушать
Может, в самом деле отдать её на вокал, подумалось мне вдруг. Возможно, что Ане с её астмой это пойдёт на пользу. Хотя… нет, пока нет. Сейчас у неё и без того большая нагрузка. Школа. Дополнительный английский. Танцы. Регулярные походы по всевозможным врачам. Нет, лучше повременить.
Тут в дверь поскреблись, вырвав меня из таких приятных мыслей, хоть местами и не о самых приятных вещах. Я с неохотой отвернулся от окна и бросил:
– Кто там? Входите!
В кабинет сунулась Альбина – миловидная блондиночка из отдела маркетинга, которой временно пришлось взвалить на себя обязанности Антона – и вновь принялась ныть, что её заждались дома голодные дети и кошки – мол, уже весь телефон оборвали. Можно подумать, меня не ждут, заметил я ей. Всех ждут, почти у всех здесь дети. И кошки, и собаки, и прочая живность. А за аврал, сказал я ей, можете поблагодарить своего непосредственного начальника, который считает, что его страдания на любовной почве важнее проблем десятков людей, которые от него зависят. И нет, меня не волнует, что они не могут найти какие-то документы, которые Антон, мать его, Валерьевич, скорее всего унёс из офиса и профукал где-то по пьяни. Потому что на все эти документы они обязаны хранить копии в архиве. Потому что я сто раз напоминал им, чтобы они делали копии! Первое число февраля, а их отдел до сих пор не может сдать январскую отчётность, и никуда не пойдёт, пока этот самый отчёт не будет лежать у меня на столе!
Альбина обиженно фыркнула и унеслась, хлопнув дверью, а с меня как ветром сдуло накатившую на меня было хрупкую нирвану. Который день я торчу на работе допоздна, а вместе со мной и пол-офиса в придачу. Придётся поработать в выходные, и не только мне. Придётся по этому поводу выслушивать очередное нытьё моих сотрудниц. А ещё – в сотый раз объяснять им, что если сейчас не поднажать, то завтра им вообще будет негде работать.
Ужасно, ажно до одури захотелось выпить, но если я сейчас позволю себе хотя бы полстакана виски, то завтра проснусь с головной болью. А там, внизу, шныряли, перемигиваясь резким светом фар, машины, кружили хлопья снега и пахло свободой. Люди, у которых не было никаких забот, а рабочий день заканчивался чётко в пять, давно разошлись по домам к своим детям. А я и не помнил, когда последний раз беседовал с Аней. Когда последний раз слышал её звонкое «папа, папа, папа!». Прихожу вечером, а Анюта уже спит. Ухожу утром, а она еще не проснулась. И в будни, и в выходные, и в праздники. Чёрт его знает, когда дела наконец вернутся в колею.
Я вновь уселся за стол, включил лампу и, нацепив очки, принялся перебирать бумаги и сверять показатели. Да, на первый взгляд всё не так плохо. Продажи идут, открываются новые магазины, заказы офисной техники от крупных клиентов растут, только бы отчёта из бухгалтерии дождаться, чтобы понять, насколько мы вышли в плюс… Тут цифры начали расплываться перед глазами. Я зажмурился, бросил очки на стол и с наслаждением потёр веки. Похоже, что сегодня от меня толку уже не будет. Но сколько же ещё нерешенных вопросов… Вот кого мне отправлять теперь в командировку на Урал? Должен был ехать Рудзинский, а теперь хоть самому езжай. Но если я уеду даже дня на три, то здесь всё развалится.
Рудзинский… Вот ведь удружил, скотина. Страдает он, понимаете ли. Рана у него, мать его, сердешная, травма психологическая. И работать свою работу он не может. И меня он видеть тоже не может, потому что это я, мол, во всём виноват. Сколько лет прошло, а у него во всех
Я как-то и не задумывался раньше, сколько всего тащит на себе Рудзинский, причём тащит – это не самое удачное слово, потому что долгое время он играючи справлялся с теми задачами, которые сейчас не могли осилить трое опытных менеджеров, включая меня самого. Он умудрялся везде успеть и ни капли не устать. Тот самый кролик из рекламы батареек ему в подмётки не годился. А главными его преимуществами были подвешенный язык и невероятное чутьё на деньги.
Да, порой Антон вёл себя излишне резко, и не единожды я извинялся за него перед людьми. Но манеры гопника из подворотни с лихвой компенсировались умением вылавливать самородки из кучи говна. Он всегда наперёд знал, что выстрелит по продажам в следующем квартале, а то и через несколько лет. Его ставки всегда выигрывали. Он легко мог разругаться вдрызг с паршивым, по его мнению, поставщиком, но тут же находил другого, гораздо более сговорчивого и с товаром, который расходился как горячие пирожки. Все эти годы я ни капли не жалел, что приобщил его к делу. Цены б ему не было, если бы не постоянные загулы и откровенно легкомысленное отношение к жизни. Иногда мне казалось, что жизнь для него – это какой-то дешёвый боевик, где у него главная роль, бесконечный запас патронов и огромный список баб, которых нужно срочно оттрахать, пока они в кадре.
Я провёл уже с десяток собеседований, но достойная ему замена никак не находилась. Дефицит кадров, мать его за ногу. Вокруг сплошь одни доморощенные бизнесмены, юристы и экономисты, но работать никто не умеет. И не хочет. И у меня не было времени выращивать под себя нового заточенного под нужды фирмы менеджера, как я все эти годы делал с Антоном. У меня вообще уже ни на что его не было. И сейчас в этом огромном кабинете я ощущал себя древним стариком, которому приходится тащить на своих плечах всю планету разом и никак не меньше.
Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведёшь. А если встретил целое новое тысячелетие в заблёванном наркопритоне, то что, вся жизнь теперь насмарку? Отпуск мечты, который я провёл в больнице у койки Антона… то были ещё цветочки. Далее меня ждал увлекательнейший перелёт через полстраны в компании трясущегося от ломки кретина, который готов был выпрыгнуть из самолёта ради дозы. Лучше бы выпрыгнул, ей богу. Четыре часа ада в десяти тысячах метров над землёй – такого счастья врагу не пожелаешь. После – дежурство у его постели уже в Новосибирске. Попытался я было тогда запихать Антона в клинику для ветеранов, как давно хотел сделать, но уже через пару дней он начал ныть, что хочет домой, и я с дуру поддался. Пожалел его. Идиот. Знал ведь, знал, что верить ему нельзя… И где только Антон умудрился достать наркоту? Ведь едва ж на ногах держался.
Приходилось распыляться на три фронта, и по итогу я проигрывал везде. Дела фирмы сыпались, Аня умудрилась в первый же день учёбы подхватить какую-то инфекцию, а скандалы дома стали почти ежедневными. Лера всё грозилась, что заберёт девочек, уедет и подаст на развод, но никуда не уезжала. Да оно и понятно было – некуда. Но мои нервы начали сдавать, а когда Рудзинский опять сорвался, я понял, что пора выбирать. И я выбрал Аню. И работу само собой. Да, нужно было запереть его в клинике, приставить к нему санитаров, охрану, кого угодно… но да что уж теперь сожалеть попусту.
Так что Антон отошёл на третий план. Пока что я ограничивался тем, что ежедневно проверял, жив ли он вообще. Этого пока было достаточно. Таскать его по рехабам, врачам и тем более сидеть у его койки, как в начале месяца, я больше не собирался. С меня хватит. Столько усилий, а в благодарность я получал только истерики и угрозы. Я не разговаривал с ним уже около полутора недель. Точнее, это он отказывался со мной говорить. На звонки он не отвечал. Ну а заходить к нему домой я даже не пытался, памятуя, как мы расстались в последний раз.