Стальная дева
Шрифт:
Она протянула руку, сплела свои пальцы с его и сжала неожиданно сильно. Наклонилась ниже и поцеловала Эйна под ключицей.
Вторую руку она положила ему между ног.
Эйн вздрогнул и сглотнул вмиг пересохшим горлом. Да, насчет герианок он был прав. Они не стеснялись.
– Хочешь?
– снова шепнула Мара и двинула рукой, потом еще раз и еще.
Он выдохнул со свистом, зажмурился. Возбуждение прострелило вдоль позвоночника высоковольтными разрядами. Классно. Оказывается,
– Нет, - выдохнул он.
– Знаешь, что я с тобой сделаю?
Она сжала его член сильнее, двинула ладонью с нажимом - тесно, уверенно, обалденно - и сменила ритм, как будто чувствовала, как Эйну нравится больше всего.
– Нет, - мир рассыпался, терялся в удовольствии, в женском тепле, запахе Мары, в движении ее руки и оставалось только одно - это единственное слово, за которое Эйн цеплялся изо всех сил.
– Я заставлю тебя стонать, - пообещала Мара.
– Нет.
– И просить.
Он застонал, выгнулся:
– Нет.
Мара замедлила движения, и Эйн разочарованно выдохнул.
– Посмотри на меня, - приказала она, ее голос обволакивал, укрывал. Темный, глубокий.
Почему-то было почти страшно открыть глаза.
Эйн опустил голову, глубоко вдохнул и посмотрел на нее.
Радужка показалась ему пронзительно синей, будто светящейся в полумраке комнаты, и Эйн стоял так близко, что мог рассмотреть каждую крохотную крапинку. Темный ободок по краям. Зрачки были дулами, темными провалами в которые его затягивало как в воронку.
– Поцелуй меня, - сказала она.
Он подчинился. Впился в ее рот, потому что изголодался. Она ответила, и целовала его долго, заставляя задыхаться.
А потом Мара спросила:
– Хочешь меня?
– Да, - ответил он. Первое "да", которое он ей сказал. Почему-то оно показалось переломным.
Да, он ее хотел, хотел, чтобы она не останавливалась, хотел прижать ее к себе, чувствовать кожей к коже, вжать ее собой в стену, целовать взахлеб. Хотел быть внутри, и чтобы она сжималась на его члене сладко и горячо.
В тот момент он хотел ее так сильно, что больше ничего не имело значения.
Он потянулся к ней сам, но она перехватила его руки, сжала сильно и сказала:
– Держи их так, или я уйду.
Эйн выругался, зажмурился снова, пережидая яркий, почти болезненный всплеск возбуждения. И прижал ладони к стене.
Хорошо, хорошо, если ей так было нужно, он мог ее не трогать, лишь бы она продолжала трогать его.
Она привстала, потянулась к его губам - прижалась грудью к груди, и выдохнула шепотом в губы:
– Габриэль.
Он дернулся от звука своего имени, захлебнулся вдохом, когда Мара снова сжала член, застонал, когда
Эйн бы кончил как мальчишка от первого же прикосновения ее обнаженной ладони, если бы она не сжала его член у основания.
От разочарования - он был так близко - хотелось орать. И невозможность трогать, получить наконец разрядку сводила с ума.
– Ну давай, давай же.
Собственный голос показался чужим. Хрипел и царапал горло, и раскаленного воздуха в комнате не хватало. Кружилась голова, и нужно было больше-больше-больше.
Мару хотелось всю, от кончиков ногтей до кончиков волос, пить ее поцелуи и ее запах, ее прикосновения.
Она снова прижалась всем телом, потерлась как кошка, и снова сжала запястья.
– Позже.
– К блясте позже. Я... хочу сейчас.
Слова выходили горячечными, совершенно безумными.
– Когда ты будешь моим. Смотри на меня, Габриэль. Не смей отводить глаза.
Она отступила назад, и он потянулся следом, выругался, когда понял, что делает.
Мара потянулась к застежке своего комбинезона, медленна повела вниз.
Эйну и не хотелось отводить взгляд. Он пожирал глазами каждый сантиметр открывшейся кожи, рисунок на плечах и животе, родовой орнамент герианок.
Каждой точки, из которых он состоял хотелось коснуться языком.
– Раздевайся, Габриэль. Полностью.
Его так колотило от возбуждения, что тряслись руки. Он бы, может даже бросился на Мару, и плевать на ее запреты, но что-то держало - не ее сила, не угроза кнута, что-то еще. Какая-то гипнотическая сила в ее взгляде. И безусловная, ниоткуда взявшаяся уверенность - она знала, что делала, чувствовала Эйна даже лучше, чем он сам. И нужно было просто отпустить себя и подождать.
– Развернись лицом к стене. Упрись ладонями.
Он подчинился, хотя от уязвимости позы скручивало одновременно возбуждением и страхом. И слишком легко было вспомнить свист кнута в воздухе.
Мара почувствовала, прижалась всем телом сзади, обвила руками и снова сжала руку на члене. Ощущение чужой обнаженной кожи выбивало из головы все мысли, ничто больше не имело значения.
Эйн выгнулся, пытаясь податься навстречу руке, снова застонал бездумно. Потом еще и еще, громче.
Мара покрывала поцелуями его спину и плечи, гладила ладонью. Серый пластик стены расплывался перед глазами.
Эйну казалось, что хотеть сильнее невозможно. Он ошибался.
Прикосновения вели его направляли, он раньше и не знал, что возбуждение могло быть таким острым, пряным. Совершенно безумным.