Стальная хватка империи

Васильев Сергей Александрович

– Давай, давай!.. – снова выкрикнул старик.

– Иду.

Николай зашагал размашистее, не обращая уже внимания на невольно сбитые грибы, не обращая внимания ни на что. Сейчас в душе его происходило что-то удивительное, в ней закипало какое-то варево, он даже перестал чувствовать голод, который уже несколько раз давал себя знать. Память окрылила его, забытая школьная история, которую вспомнил он мимоходом, укрепила его, придала ему силы, силы странной, действенной, даже агрессивной, ему вновь захотелось драться, видеть врага, победить его, победить с абсолютным превосходством. В следующую минуту воображение принялось

подставлять под его победные кулаки, одного за другим, тех, с которыми он так или иначе сталкивался или собирался столкнуться, первым из которых оказался араб, хозяин гостиницы, вечно недовольный араб с отвратительной брезгливостью, приклеенной к темному, лошадиному лицу. Кулаки тут же пришли в движение, они были беспощадны, был беспощаден он, араб был повержен, у араба не было ни единого шанса. А дальше, дальше…

– Стой! – Николай споткнулся, встал, поискал глазами, – тут я, – старик махнул рукой, Николай подошел. – Устал? Жрать хочешь?..

– Нет. Не знаю…

– Хочешь или не хочешь?

– Хочу.

– Привал, – старик сел, – скидавай мешок, – Николай повиновался, сбросив ношу, потянулся, хрустнув спиной, вздохнул. – Заблудился я, вот какое дело, – говоря это, старик смотрел в сторону.

– Как то есть?..

– Так. – Старик все смотрел и смотрел куда-то вбок.

– И чо?..

– Ничо. Не был я тут, никогда не был.

– Ты ж говорил, что в тайге, как у себя дома…

– Это когда было.

– Когда это было?

– Давно. – Старик сплюнул длинной вязкой вожжей.

– Назад пойдем?

– Не знаю.

– Вперед?..

– Не знаю я! – Старик крикнул скорее на себя, чем на Николая, и было видно, что он раздосадован, что сердит на самого себя, на свою глупую самоуверенность.

– Ладно, – Николай примирительно взглянул на старика, – Иван… – старик обернулся, – давай поедим, пораскинем мозгами, глядишь, и выберемся. Не дожидаясь ответа, Николай открыл мешок, осадил, обнажив содержимое, – ну, что?..

– Что?

– Мясо или рыбу?

– Рыбу. Все одно жевать не могу, хошь одно, хошь другое.

Николай вынул язя, повертел.

– Голову…

– Что?

– Голову оторви, непутевый, – Николай послушно оторвал рыбью голову, бросил, – а теперь пополам.

– Как?..

– Повдоль. Рви…

– Как это?

– Пальцами. Сунь внутрь!..

Вложив большие пальцы в круглую пустоту рыбы, Николай вдохнул, потянул, еще – язь, сухо треснув, распался на две неровные половины.

– На-ко…

Старик взял меньшую половину, отщипнул раз, другой, остановился.

– Не был я тута, отродясь не бывал!

– Что ж, не был – теперь есть.

– Оно так, а идти-то куда?..

– Пойдем куда-нибудь, ты же следы видел, сам говорил.

– Видал! – старик вскочил на ноги.

– По следам и найдем.

– Прав ты, однако, опять прав, – старик опустился на землю, откинулся, – так тому и быть.

5

Перекусывали недолго – есть-то особенно нечего. Отмахиваясь от назойливых мелких мух, пососали рыбки да хлебца последнего разжевали по куску – вот и все. Запили водой. Картошки бы сварить, горяченького б похлебать – да некогда, след сыскать, пока светло, вот мол что, след, мол, сыскать бы! Старик глянул было на бутылку водки, одиноко торчавшую из мешка, глянул с тоской, однако не притронулся, даже не потянулся,

потому что до темноты выйти надо им, выбраться из лесов этих, из мест этих незнакомых, безлюдных, чтобы, сделав дело, за которым пришли, сделав как-нибудь, вернуться домой.

Каждому хотелось вернуться.

– Пошли.

Старик тронулся, не дожидаясь, когда Николай увяжет мешок, шел ходко, как дважды принимался сегодня, вверх, вверх, повыше, выше, взбираясь на гребень, на высоту, с которой оглядеться, с которой увидеть, где они. Николай не мешкал, скоро шел за стариком, как и прежде, не отставая, не приближаясь, в пяти – шести шагах, как и положено ведомому. Лес, меж тем, изменился, грибов не было видно совсем, редко вспыхивал глянцевой алой шляпой одинокий мухомор, мелкая, почернелая труха из сухих перетертых листьев шептала под ногами, простираясь во все стороны серым морем, из толстых, молчаливых стволов торчали длинные сухие сучья. «Странный лес, – думал Николай, будто видел все леса на свете, – ей богу, странный, жуткий, темный, не живой будто.

– Глаза береги, слышь?

– Ну, – Николай кивнул.

– Гиблое место, – уронил Иван.

– И следов нет?

– Нет.

Пошли снова.

– Никого тут нет, – задыхаясь, шептал старик, – горел лес, и не запомню, когда горел, давно не было, и погибнул, весь погибнул, теперь когда-а отрастет, бог его ведает, нам бы на горку какую, нам бы взобраться…

– Отдохни, – Николай остановился, показывая пример, старик встал на одну минуту, поднял голову вверх, вздохнул, пошел опять, – отдохни, слышишь?..

– Некогда! – старик все прибавлял ходу, сбрасывал, прибавлял вновь, торопился, прятал глаза, избегая прямого взгляда, ковыляя из последних уже сил.

– Отдохни.

– Нет.

– А те, кого мы ищем, ежели мы их найдем?..

– Не веришь?..

– Верю.

– Ну?.. – старик привалился к дереву, жадно глотая воздух.

– Они?..

– Ну-у?!. Чо?..

– Не убьют они нас?

– Нет.

– Нет?

– Хотели б убить – давно б убили.

– Оно конечно… – тогда, два дня назад, Николай был один, без оружия, он был в их власти, весь, не успел бы замахнуться, камня поднять, ничего б не сделал, захоти они его убить.

– Они ничо, ничо… – старик все не мог отдышаться, – мирные.

– Мирные?

– Мирные. Ты верь, верь, можно верить.

– А малы почему, все одного роста?

– А черт их знает, так мать родила, кто может знать, я и меньше видал.

– Меньше?..

В эту минуту позади них кто-то крикнул, раздался выстрел, другой, еще крики.

– Замри, – скомандовал старик, срывая с плеча ружье, вглядываясь в глубину леса, молчи, за дерево встань.

– Молчу.

– Молчи, ты!.. – На мгновение стало тихо. – Черта я связался с тобой, за каким чертом!..

– Я…

– Молчи.

Стрельба вспыхнула вновь, затихла, переместилась ниже, левее, казалось, все кончилось, вдруг тугую тишину леса прорезал смертный крик. Николай взглянул на старика, у него похолодели ноги.

– Что это?..

– Не знаю. Молчи. Стой молчи. Не двигайся. Ах, етит твою, ах, ты, господи, – причитал старик.

– А сам говоришь…

– Тихо. Ждать, теперь ждать. Уйдут, ежели бог даст, уйдут, уйдут.

Они стояли еще долго, неподвижно, вслушиваясь в тишину леса, которую теперь ничто не нарушало, которая, казалось, звенела.