Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии
Шрифт:
Теперь Ставка приняла решение перейти в наступление, и Красная армия превратились в молот, дробящий оружие Круппа на наковальне степей. Карта в главном управлении после Сталинграда выглядела крайне неприятно. С тех пор как сдался Фридрих Паулюс, украинские заводы несколько раз переходили из рук в руки, в том числе два завода фирмы Круппа в Краматорске. Рабочие вообще не знали, свастика или красный флаг поднимется над их заводом на следующий день. Во время контратаки немцев в конце февраля Верт отмечал, что оставил Харьков «с дурным предчувствием». Он добавил: «Немцы вернулись не сразу, а через две недели, 15 марта. Первое, что сделали эсэсовцы, – перебили 200 раненых в госпитале и подожгли здание. Это была их месть за Сталинград».
Заводы им. Ильича и Азовский в эту кампанию
И расширение было начато, исходя из предположения, что Манштейн овладеет Курском. Но поражение немцев на Курской дуге полностью изменило ситуацию. В августе генерал Конев отбил Харьков, а войска Рокоссовского углубились в Северную Украину. 10 сентября маршалы Малиновский и Толбухин, при поддержке морской пехоты, которая высадилась западнее Мариуполя, освободили этот город. В том же месяце советские части заняли Краматорск, а 25 октября стремительной атакой войска Малиновского овладели Днепропетровском. Отступающие немецкие пехотинцы становились все циничнее; они называли русскую кампанию «путешествием на Кавказ: туда и обратно». Были уничтожены такие знаменитые танковые дивизии СС, как «Лейбштандарте», «Рейх» и «Мертвая голова». Была сломана днепровская линия фюрера. Альфрид лишился всех своих русских заводов – впрочем, он лишился только стен и крыш. Л.П. Корниец научил его кое-чему по части быстрого свертывания производства. Оборудование спешно демонтировалось и было готово к вывозу по первому сигналу. Прежде чем войска Малиновского и Толбухина завершили наступление с суши и с Азовского моря, крупповцы полностью вывезли оборудование мариупольского электроплавильного завода в Силезию, в Бертаверк. Они сумели также перевезти гигантскую турбину, бесчисленное количество станков, 10 тысяч тонн сплавов и 8 тысяч тонн хромированной стали. Для эвакуации оборудования с предприятий Краматорска управляющие Круппа потребовали 280 товарных вагонов. Армия могла выделить им только 100, но и этого хватило, чтобы увезти сердце завода.
Германия уже безнадежно проигрывала войну. Однако в то время даже союзникам это было далеко не ясно, а тем, чьим единственным источником информации были геббельсовские газеты, геббельсовские фильмы и его же радиопередачи, конечная победа фюрера все еще представлялась неизбежной. Под властью нацистской Германии находилась территория, далеко превосходившая Священную Римскую империю в эпоху ее расцвета. К американской военной мощи нацисты относились с презрением, а коалиция коммунистической России и капиталистических демократий казалась им в любом случае обреченной на распад. После краха пишущий эти строки спросил Альфрида, почему тот принял наследие Круппа. Он ответил: «Я думаю, что сделал единственно возможное. Моему отцу было семьдесят три; он слишком устал. Я уверен, что он был счастлив снять с себя ответственность и быть подальше от линии фронта… Мне все это было легче, потому что у меня не было его дипломатического прошлого, которое, конечно, не годилось в условиях Германии того периода».
Нельзя отрицать, что возраст и немощь Густава, вместе с его дипломатическим опытом, меньше нужны были воюющей империи, чем молодость и инженерные способности его сына. Более того, своей неослабевающей поддержкой принципов Альфреда Круппа и действий Адольфа Гитлера Альфрид завоевал право требовать то, что полагалось ему по праву рождения. После почти сорокалетнего «междуцарствия» настало время принцу-консорту отойти в сторону: истинный Крупп был наконец готов действительно взять бразды правления в свои руки.
Глава 18
Альфрид командует в бункере
Незадолго до своей смерти в 1957 году величественная, но уже вся в морщинах Берта Крупп позировала нескольким художникам. Когда французский художник завершил два ее портрета, Отто Кранцбюлер, адвокат, который так неудачно защищал ее сына Альфрида на Нюрнбергском процессе, рассматривал эти работы с Вальдтраут и Бертольдом. «Я тогда подумал, что один из них был хорош, а другой нет, – вспоминал он впоследствии. – На том, который мне понравился, было благожелательное, сияющее лицо. Мои спутники не соглашались. Тот, который они предпочли, изображал суровую королеву. Неизвестно как, но художник отобразил две стороны характера Берты, и, поскольку я познакомился с ней, когда страдания смягчили ее характер, я не знал ее как королеву».
Испытания для Берты начались в 1941 году, когда у Густава случился первый удар. Об этом знали только Берта, их дочь Вальдтраут и семейный врач доктор Герхард Виле. Альфрид разъезжал по завоеванным странам, его братья находились в армии, а сам Густав не желал признавать свои болезни. Однако очевидно, что у него было нарушение работы мозга. Время от времени кружилась голова. Берта умоляла его прекратить ездить верхом, но он отказывался. Каждое утро перед завтраком двое слуг усаживали его в седло, и он срывался с места галопом, как король Лир, овеваемый ветром. Обеспокоенная, она велела приготовить вторую лошадь – для себя – и следовала за ним на некотором расстоянии, опасаясь, что он может упасть в любой момент.
Он не упал. В начале 1942 года он сам решил прекратить ездить верхом, так как к тому времени у него начались галлюцинации. Вечерами он сидел в углу огромного помещения на втором этаже вместе с Бертой; золотая свастика блестела на лацкане пиджака. Густав делал вид, что читает отчеты из главного управления, а Берта делала вид, что не замечает, что от держит бумаги «вверх ногами». Часами они сидели молча, уставившись в одну точку, в то время как по радио исполнялись одна за другой песни Хорста Весселя, в миллионный раз призывающие население «освободить улицы», уйти с дороги и не путаться под ногами у «коричневых» батальонов – штурмовиков.
Затем Густав тяжело поднимался и ковылял в спальню. Согласно записям хроникера семьи: «Вилла «Хюгель» стала тихим местом. Поток посетителей превратился в струйку… Состояние заброшенности замка напоминало атмосферу, которая преобладала там в последние годы жизни Альфреда Круппа. Мир за его пределами казался далеким. Даже война была чем-то нереальным. Густав упорно подчинялся образу жизни, точно расписанному по часам. Но фактически его активность была лишь способом убить время; дни и недели медленно, но безвозвратно уходили в прошлое… Беззаботно ложился он спать в привычный час».
До тех пор пока с ним не случился второй удар, его жена, врач и слуги ограждали его заговором молчания. Но потом притворяться стало труднее. Его секретарша была прекрасно осведомлена о его расстройстве. Фрейлейн Крене поднималась на виллу на холме, чтобы записать то, что он продиктует, но, выговорив несколько предложений, он сбивался на воспоминания о давних встречах с его величеством, о своем пребывании в Пекине, о службе в молодости во 2-м баденском драгунском полку в Брухзале. Временами его речь становилась такой невнятной, что только Берта его понимала. Постепенно и секретарша, привыкшая к его стилю, научилась улавливать нить смысла из отдельных фраз и сама завершала письмо. Однажды его свояк прибыл из Мариенталя; отбросив всякое притворство, Густав хлопнул себя по лбу и сказал барону: «Пожалуйста, подскажи мне нужное слово, если я не смогу его вспомнить». Тило изобразил удивление, хотя теперь уже все близкие знали о беде старого Круппа. Как позднее отмечал Фриц Бюлов, «очевидно, что он был не в себе. Иногда он не мог произнести ни слова. Для всех было ясно, что наступило время Альфриду вступить во владение фирмой». Фриц Вильгельм Хардах, пришедший в фирму в 1941 году, впоследствии вспоминал, что в это время «Густав уже впадал в маразм. Он мало интересовался фирмой в этом году и совсем не интересовался в следующем». А один из посетивших виллу «Хюгель» обратил внимание, что когда-то могущественный хозяин Эссена «шагал взад-вперед по земле, подбирая кусочки шрапнели и аккуратно складывая металлические осколки в корзину, чтобы помочь государству с металлоломом».