Стальная метель
Шрифт:
Смотритель постоялого двора, безбородый и лысый, с бабьим лицом и оплывшим телом, молча растопил баню; кухарка готовила нехитрую придорожную снедь. Пока баня грелась, Равжа раздобыл где-то вина. Позвали смотрителя — помянуть мёртвых. Тот сел на край скамьи, долго вертел чашу в руках. Потом молча выпил со всеми. Сказал:
— Как хорошо, что мои уже умерли… Жена, дети — все. Один я почему-то остался. Но мне себя не жалко. За землю страшно. Зло поднялось и бродит…
— Как давно проходила армия Саручана? — спросил Фриян.
— С полмесяца как… или больше. Они несколько дней шли, по
— Останавливались здесь?
— Нет, дальше лагерем стали. Мимо нас быстро прошли, торопились. А вы, я вижу, тоже человек не простой, правильно же?
— Правильно, — сказал Фриян. — Вот, посмотри…
Он протянул ему левую руку с диперанским оручем.
Смотритель долго, прищурясь, всматривался в письмена.
— Да, господин поручный, вижу, вижу… Что ж вы сразу не сказали, я бы велел палату протопить.
— Не стоит. И не говори никому, что мы тут были. Лошади для эстафеты есть?
— Есть-то есть, да только скверные они. Не знаю, что и делать. Будто кто порчу навёл…
— Пойду посмотрю, — Пуня встал. — Пока баня топится да ужин преет. В порчах я толк понимаю… Проводишь?
Они со смотрителем вышли, через пару лепт смотритель вернулся.
— Он что, колдун? — тихо спросил, присаживаясь.
— Колдун, — подтвердил Фриян. — И не последний.
— А наша бабка померла летом, наследников не оставила. Я уже депешу посылал, да без толку. А лошади как притравленные — дурные на голову и едят плохо.
— А среди людей такого не было? — спросил Фриян.
— Было, — сказал смотритель. — Человек семь по осени чем-то прихватило: бредили да есть не могли. Но отпоили их понемногу, все живые… были. Теперь уже не все.
— А чем отпаивали?
— Да по простому — вино в рот лили, молоко, яичную болтушку. Постепенно в ум вошли.
— Ясно… — Фриян кивнул Равже, тот снова всем налил вина. — Запиши, — сказал он Менелаю.
Менелай кивнул и полез в мешок; потом спохватился:
— Тушь же замёрзла.
— А я дам, — сказал смотритель. — Не тушь, а дубовые чернила. Подойдут же?
— Всё подойдёт, — сказал Менелай. — Всё, что оставляет след.
Скоро он разложил на полстола свои записи и, часто макая перо в склянку, стал быстро покрывать чистые ещё места пергамента бисерными буковками.
— А пергамента нет? — спросил он смотрителя.
— Пергамента нет, — сказал тот. — Цересская бумага есть — полдюжины листков. Только она сырости боится.
— Дадите? — с надеждой спросил Менелай. — Я заплачу.
— Царёвым людям положено даром выдавать, — сказал смотритель. — Дам, конечно. Только, говорю, сырости она боится, расползается. В дороге тяжело с ней будет.
— Сохраню, — сказал Менелай. — Есть у меня футляр с притёртой крышкой…
— Ну и что ты думаешь про всё это? — потягивая вино, спросил Фриян Ния.
— Пока я могу думать только про одно — как мне поскорее вернуться… Я понимаю, о чём ты спрашиваешь. И я не знаю, что ответить. Да, Черномор где-то очень далеко, но вполне возможно, что он расплескал свой яд по всей Ойкумене. Да, кто-то — не он —
— Судит богов… — повторил Фриян медленно, словно пробуя слова на вкус.
— Да, так он называл себя… Они живут среди людей, тайно, но всё же служат царю. Возможно, только он их знает по именам. Впрочем, даже в этом я не уверен… но попробуй.
Фриян молча кивнул.
— Что касается поля боя… Это не поле боя. Их я видел. Ты наверняка тоже. Это поле побоища. Я не знаю точно, что там могло произойти, но… Ты видел хоть кого-то из врагов? Словно все просто взбесились и поубивали друг друга… И ещё мне почему-то кажется, что те, кто в овраге, — их туда привели живыми. И там уже убили. Но они с оружием. Как такое могло быть?
— Не знаю, — сказал Фриян. — Да, наверное, ты прав… но тогда это много страшнее того, что мы видели на севере… Что скажешь ты, воин?
Равжа ответил не сразу.
— Моё дело — стоять и бить, пока меч в руках, — сказал он. — Просто стоять и бить. Да и твоё, начальник…
— Моё — ещё и думать немного… Но в общем ты прав. Стоять и бить. Пока живы.
Вернулся колдун Пуня. Сел за стол, выпил чашу до дна одним глотком, вытер рот.
— Дело сделано, — сказал он. — Отойдут лошадки…
— Отойдут — в каком смысле? — с испугом спросил смотритель.
— В смысле — поправятся. Уже так едят, что крыша подскакивает… Кто-то чёрных перьев под застреху напихал и знаков начертил. Конечно, жрать не будешь при таких знаках… Равжа, плесни-ка мне ещё, вымотался я… Баня-то скоро?
— Сейчас проверю…
Смотритель убежал, быстро вернулся.
— Готова баня. Мойтесь, ужинайте — и спать. Я во двор собак пущу, никто не потревожит…
Уже засыпая, Ний написал Ягмаре: «Завтра в обратный путь. Здесь всё непонятно, вернусь — расскажу».
Ягмара почему-то не ответила.
Дни тянулись однообразно. Отца Ягмара старалась держать в состоянии постоянного глубокого сна, лишь изредка выводя в полусон, чтобы накормить и обиходить. Цеца взяла на себя все хлопоты по хозяйству, врач Атул сильно помогал с Акболатом, а с Пичаем Ягмара ходила на охоту — если можно назвать охотой добычу зверья, которое само приходило на зов. Ягмара по этому поводу не испытывала никаких угрызений совести, поскольку теперь всё зверьё в окрестных лесах было её собственностью — ну, наподобие табунов лошадей или отар овец. Лисы ходили для неё в разведку и следили, не появится ли кто посторонний; совы, филины, сычи и неясыти ночами высматривали, нет ли на земле новых следов и не светится ли где огонёк; несколько старых тетеревятников, оставшихся зимовать, днём подымались высоко и заглядывали за окоём…