Стальной дрозд
Шрифт:
– Ты что думал? – неожиданно зло огрызнулся Гуран. – Под барабаны на штурм пойдут?
– Нет, но…
– Какое там «но»! Выучка солдатская! Вам до них далеко…
Студент обиженно засопел, а Гуран тут же пожалел, что обидел парня. И чего, собственно, взъелся? Они стараются, как могут. Было бы чуть побольше времени, и из студенческого братства Аксамалианского университета удалось бы создать некое подобие гвардии. А там и настоящей армией заняться вплотную. Обеспечить городу защиту.
Войско кондотьера Жискардо, возомнившего себя новым императором Сасандры, приближалось
– Зови Ченцо и Вильяфьоре, – коротко бросил Гуран студенту. – Бегом! Постой! Когда позовешь, разбудишь мэтра Абрельма, а сам бегом к Верольму и Крюку… Понял?
– Понял, конечно! – мотнул головой Никилл.
– Тогда беги, брат!
Обычай называть друг друга братьями появился у «младоаксамалианцев» недавно. Кто-то вспомнил, что студенческое общество часто называют братством. Мэтр Дольбрайн одобрил новое обращение. Сказал, что ему и самому порядком надоели эти «господины» и «фра». Правитель и сам хотел предложить взамен устаревших обращений что-то новенькое. Например, товарищ или друг. Но и брат тоже хорошо. Отдает чем-то родным и семейным. Правда, Гуран не мог себя пересилить и нет-нет да и обращался к старшим товарищам, таким как Лаграм или Абрельм, уважительно – «фра». Но ничего, это со временем пройдет, утешал он себя. И учитель говорил то же самое.
Студент скрылся в темноте. Тотчас же в паре шагов послышалось глухое покашливание, и хриплый голос произнес:
– Да не надо меня искать. Тут я уже…
Коренастый Ченцо подошел к Гурану вплотную, почесал кустистую бороду, а затем задницу. Горшечник никак не мог набраться хороших манер, да и не желал. Он примкнул к восставшим еще в ночь Огня и Стали. Сколотил отряд из таких же, как и сам, небогатых ремесленников, работавших без заказов, на свой страх и риск, а потому часто остающихся без гроша в кармане. Он не любил чиновников магистрата, жрецов, военных, судей и прочих, как он сам говорил, кровопийц. Его отряд некоторое время занимался тем, что отлавливал «врагов народа» и вешал их либо рубил головы. К чести повстанцев, они старались уничтожать идейных противников без особых зверств, просто трудились, но уже не за верстаками или гончарными кругами, а с гизармами и топорами на улицах родного города.
Когда «младоаксамалианцев» достигли слухи о зачищающих Аксамалу ремесленниках, Гуран лично возглавил небольшой отряд студентов и отправился на переговоры. Может быть, его слова Ченцо и не убедили, но горшечник согласился поговорить с мэтром Дольбрайном. В тот же день его люди влились в повстанческую армию нового правительства Аксамалы.
– Вижу – ползут, – рассудительно, но с налетом гордости произнес Ченцо. – Мои ребята едва не первыми всполошились…
– Молодцы, – кивнул Гуран. – Что делать будем?
Горшечник поежился:
– Я тебя спросить хотел – что делать будем? Ты же главнокомандующий, брат, а не я.
Вельсгундец задумался.
Ладно, никуда не денешься. Назвался котом, мурлыкай во все горло. Гуран вздохнул и выпалил:
– Давай бегом на правый фланг. Пускай твои парни встречают их арбалетными болтами. Постарайся сбить боевой пыл, к стене не подпускайте. А мы уж тут как-нибудь.
– А если все-таки прорвутся? – поинтересовался как всегда обстоятельный Ченцо.
– Если прорвутся, рубись. Стой насмерть. И своим скажи – велика Сасандра, а отступать некуда, Аксамала за спиной. Сможешь? Не отступишь?
– Хорошо, – просто отвечал горшечник. Никаких громких заявлений, речей, столь любимых некоторыми вольнодумцами. – Будем драться. Ты за нас не переживай. Помрем, но не отступим. А если погибнем, то все до единого. Так и учителю скажи. Померли, но не отступили.
Он развернулся и исчез в темноте. Не попрощался. Да оно и к лучшему. Прощаться перед боем, говорят, плохая примета.
Гуран огляделся. Справа и слева от него уже выстраивались вдоль края крепостной стены ополченцы, вооруженные арбалетами. В стрелках находились люди опытные. Те, кто не отличался особой меткостью, будут заряжать. Вельсгундец подозвал Райальма, бородатого ополченца средних лет, из краснодеревщиков кажется, и отправил его на левый фланг – передать команду начинать стрельбу, не дожидаясь, пока враг приблизится вплотную.
Райальм умчался едва ли не бегом. Впускать мародеров в город не хотел никто. Это вселяло надежду. Значит, и правда, как сказал Ченцо, даже ополченцы будут стоять насмерть. У каждого… Ну, или почти у каждого в Аксамале семья – жены, дети, старики родители.
Ежась от ночной свежести, подошел мэтр Абрельм, сутулый, сухой, седенький – он напоминал скорее одуванчик, чем чародея. Ну, какой ни есть, а все же наш. У других, может, и такого нет. Волшебник оглядел наступающие колонны, покачал головой:
– Ой-ей-ей… Жарко будет, брат мой, не так ли?
– Сейчас им станет жарко! – В Гуране уже проснулся боевой азарт. Он давно замечал за собой, что в миг опасности соображает лучше и действует быстрее. – Готовсь! – негромко проговорил он, поднимая руку. – Цельсь! Бей!
Вряд ли кто-то увидел его отмашку. Темно, ночь, тучи в небе… Но команду услыхали!
Защелкали арбалеты.
Атакующие начали падать. Кто-то в сторону, кто-то под ноги своим же товарищам. Послышались крики.
«Ага! – подумал Гуран. – Не нравится?! А вы чего ожидали?»