Стальной Лабиринт
Шрифт:
Нина выдержала свинцовую паузу.
— В общем, он меня бросил. Был громкий и некрасивый скандал. Всем было стыдно и горько. А мне — больше всех. Особенно было стыдно перед Альбертом и его родителями, которые всегда относились ко мне как к дочери…
Растову показалось, что он смог почувствовать тысячекратно преуменьшенный укол той боли, что делала взгляд карих глаз Нины таким запоминающимся.
— …Костя, представь, обо мне говорила вся гребаная Москва! Я имею в виду, конечно, Москву нашего с тобой круга… Все моралисты и моралистки, все климактерички и начинающие импотенты, распираемые сознанием своей нравственной
— Прямо «Анна Каренина», — смущенный ливневой какой-то, но и по-грозовому освежающей, внезапной откровенностью Нины, Константин брякнул первое, что легло на язык.
— Ну да, Каренина… Напополам с Эммой Бовари. Но, в отличие от двух упомянутых страдалиц, я осталась жива! И смогла извлечь из всего этого утомительного ада уроки… — Нина поглядела на потолок, как будто там, этажом выше, над нарисованными а-ля итальянский Ренессанс респектабельными облаками сидел и ужинал сам Господь Бог.
Вдруг Константина осенило:
— Так из-за этой истории ты здесь, на Грозном? Потому что тебя здесь никто не знает? Сбежала? Искала одиночества?
— Ну, примерно. Это если очень сильно все упростить… Но хватит про меня! — с натужной легкостью сказала Нина. — Ведь у нас есть ты! Расскажи же мне без утайки, почему развелся ты!
— У меня все неинтересно, Нинок. Обыденно даже, — Растов опустил глаза. — Я женился на польской студентке, исключительно по глупости. Она даже по-русски не говорила! Единственным ее неоспоримым достоинством была красивая белая жопа, составляющая контраст с очень тонкой талией. Прошу прощенья за солдатскую прямоту. — Растов улыбнулся, а Нина, как сообщница, улыбнулась ему в ответ: мол, мы же взрослые люди, нас жопой не напугать.
— А развелся я потому, — продолжал Растов, — что за девять месяцев брака так и не смог понять, зачем, собственно, женился. Беата была меня сильно младше, она с утра до ночи слушала группы, состоящие из пяти-шести внезапно запевших после продюсерской постели смазливеньких особ, сосала леденцы, а по вечерам смотрела мультсериалы, где все такие, знаешь, глазастые. Какая-то там «Последняя фантазия», что ли… Или «Небесный линкор „Орел“»… По выходным она хотела ходить на дискотеки, и чтобы все время на разные. Считала, что идеальная работа для женщины — это косметолог, ну или аниматор в курортном отеле… Когда я приходил с ночного дежурства, она просыпалась, включала свет и на полную мощность врубала музыку. Ей казалось, мне срочно надо развлечений. Пиво приносила, начинала тут же его сама пить… А мне надо было только бутерброд с сыром, чай с лимоном — и носом в подушку… Да чтобы побыстрее.
— Иными словами, она у тебя была совсем тупая? — Нина посмотрела на Растова с сестринским сочувствием.
— Ну как бы да. Но главное даже не в этом… Тупая — это можно терпеть. Главное в том, что Беата — она была недобрая какая-то… Все время со всеми вокруг дралась, ругалась, собачилась, на всех имела зуб, с соседями у нее была вообще бесконечная война без шансов на перемирие, с бабами из группы в институте — просто до потасовок
Нина поглядела на Константина удивленно. Словно хотела спросить: «Неужели первый? А как же мама? А отец?» Но не спросила.
— Не переживай о ерунде… Я при тебе тоже много кого планирую обругать. — Нина хмыкнула и обвела пустынный зал ресторана веселым от вина взглядом, как бы намекая, что не прочь сделать такие встречи регулярными.
— Ты знаешь… Не знаю, как я тебя… Но ты меня своим рассказом…
— Шокировала?
— Нет.
— Расстроила? — На лице Нины прочитывалась тревога.
— Нет… Ужасно… Ужасно удивила, — наконец сформулировал Константин, закусывая новопринесенный официантом коньяк полумесяцем местного краснотелого лайма.
— Чем удивила? Тем, что развелась?
— Нет… Тем, что где-то в мире… существует человек, который… способен тебя бросить!
— Ты серьезно? — Нина поглядела на Константина с мольбой, мол, пожалуйста, очень нужно сказанное подтвердить.
— Серьезно, да. Ты же знаешь, я не враль. Оно иногда и нужно соврать — а не умею… Так что пользуйся, Нинок.
Нина улыбнулась. И Растову показалось, этой улыбкой она его как будто обняла.
Заказ все задерживался — в ресторане вырубилось электричество, — и Растов подозвал официанта, попросил повторить.
— Раз уж не кормят, надо хотя бы выпить! — прокомментировал он.
И, уже над повторенным, а потом еще дважды повторенным, они с Ниной болтали до самой полуночи, пока метродотель, непривычный к столичным посиделкам до утра, не выпроводил ненасытную парочку, действуя то увещеваниями, то мягким шантажом с туманными намеками на явление военного патруля.
Выкатившись из «Дельфина», Растов с Ниной еще долго откровенничали в сквере под россыпью мохнатых инопланетных звезд, благо следующий день у обоих был выходным.
Обсуждали, конечно, и исчезновение Кеши, которое, к изумлению Растова, опечалило Нину даже больше, чем его самого.
Между тем, из рассказа Нины следовало, что никакого «взрослого» романа — с чувствами, преодолением и болью — между Ниной и Кешей никогда не было. По крайней мере, в оптике Нины, хотя малоопытный в амурных делах Кеша упорно считал эту многословную с нервными объятиями школьную дружбу прологом «к чему-то большему». И хотя шли годы, а «большее» тенденций к наступлению не проявляло, Кеша на сдавался и продолжал «считать»…
— Ты знаешь, я ему несколько раз говорила, чтобы ни на что не рассчитывал. И писала даже. Что у нас просто дружба… Что дружба между женщиной и мужчиной — это тоже здорово… И что у меня вообще-то есть другой парень, из нашего мотоклуба, что его зовут Рудик. Но Иннокентий… ты же его знаешь… Он был такой… весь в фантазиях! Он думал, это с моей стороны и есть то самое «милое кокетство», про которое он читал у Пушкина и Тургенева…
Константин кивнул. Да, в этой характеристике он узнавал младшего брата!