Стальной волосок (сборник)
Шрифт:
«Вот оно!» – толкнулось в Грише. Он (воспитанный мальчик в белом костюме и шляпе) наклонил голову:
– Да, Николай Константинович…
– Петр Афанасьевич, Александр Гаврилович, вы позволите нам с Гришей немного побыть в отдельности? Для обсуждения некоторых… семейных вопросов?
– С вашего позволения, я прямо сейчас отправлюсь на бриг, – сказал Стужин. – Масса дел… – Он откозырял.
Доктор понимающе улыбнулся и повел Павлушку к недалекой торговой лавке с мороженым и всякими напитками. Павлушка перепуганно оглянулся на Гришу: «А ты?» Доктор сказал ему что-то ласковое: мол, мы будем неподалеку.
– Сядем, – пригласил
– Вот что… голубчик Григорий, – скованно сказал Николай Константинович. – Давай по порядку. Сегодня открылись инструкции, которым я, как командир военного судна, должен следовать неукоснительно. Там сказано, что, если к моменту нашего прихода в Гавану не будет известий об окончании войны, нам не следует возвращаться в Россию, а надо продолжить путь. Известий таких нет, есть иное – в сообщениях, только полученных здесь из Штатов. Союзники… то есть англичане и французы… не успокаиваются, и мира впереди пока не видно. «Артемида» – крайне малая помощь нашему флоту на Балтике и Черном море, а в водах Российско-Американской компании, у Камчатки и Аляски, бриг может быть полезен – для охраны компанейских судов и поселений в случае вражеского нападения… Нам надлежит в ближайшие дни отправиться туда… С заходом в Рио, затем мимо мыса Горн и через Тихий океан…
– И… мне? – полушепотом спросил Гриша.
Он был уже настроен на дорогу домой, а новое дальнее плавание… И что станет с Павлушкой?
Гарцунов потер бритый подбородок, сказал, глядя в сторону:
– Тебе, Гриша, – нет… Я не имею права брать ребенка в почти кругосветный рейс, который закончится неведомо когда… И зачем? Ты же решил, что выберешь другую… не морскую службу, не так ли? В этом случае для чего тебе столь длительный опыт плаваний?… Но если бы даже ты сказал сейчас, что переменил планы и хочешь в Корпус, я все равно тебя не взял бы. Военные условия… В любом случае тебе надобно вернуться домой, поступить в гимназию, старательно учиться, а после, когда я вернусь, мы снова сможем заговорить о Корпусе. Туда не обязательно поступать в двенадцать лет, позволяется и позже…
Это все были просто слова. Чтобы как-то придать расставанию благопристойный вид. Да Гриша сейчас и не думал ни про путь на Камчатку, ни про Корпус…
– А как же я вернусь домой… Николай Константинович?
– Доктор отсюда отправляется в Россию, его оговоренный с академией вояж закончился. Поедете вместе. Вы ведь друзья…
Тогда наконец Гриша сказал с обмиранием:
– Николай Константинович, а Павлушка? То есть Поль?…
Гарцунов положил на колени парадную треуголку и стал смотреть перед собой.
– Ну что Поль… Есть определенные трудности, но полагаю, что удастся его пристроить в приюте при обители святого Франциска. Без крова не останется…
И тогда (вот – еще одна картинка из волшебного фонаря памяти!) наконец Гриша сказал то, что рвалось из него давно. Он встал перед Гарцуновым прямо, как в строю, снял шляпу, надел опять, снова снял и прижал к груди. Солнечные искры на галунах капитанской треуголки расплылись в набежавших слезах.
– Николай Константинович… господин капитан… второго ранга… Пожалуйста… Христом Богом молю…
Капитан как-то обмяк в плечах (опустились густые эполеты) и, подняв подбородок, непонятно смотрел на Гришу.
– Но… подожди… «Не отдавайте»… А куда его? Не на Камчатку же!
– Зачем на Камчатку! Со мной! В Турень! Мы же… как брат и брат… Как он будет без меня? – («И я без него…» – пронеслось в голове окончание фразы.)
– Гриша, подожди… Да кому он там нужен?
– Как кому?! Мне!!
– Это… ну, допустим… Ты, однако, слишком просто, по-детски смотришь на эти вещи. Я командир военного судна, и есть определенные правила. Поль… он ведь не просто маленький мальчик, он подданный Французского государства. По законам войны он – гражданский пленный. По этим же законам я обязан или держать его на бриге (а это невозможно), или передать властям нейтрального государства – в данном случае испанской провинции Куба… Извини, Гриша, но я… казенный человек и подчиняюсь законам… – Гарцунов встал.
Да, Гарцунов встал. И окликнул доктора:
– Петр Афанасьевич! Я оставляю Гришу вашему попечению! Он… слегка расстроен, но, может быть, вы успокоите его. И объясните, что не все в моих силах…
Он легонько подтолкнул Гришу к доктору и Павлушке, а сам, чуть сутулясь и надевая треуголку, пошел прочь.
«Ты не просто казенный… ты гадкий, злой, подлый!» – думал Гриша ему вслед. А потом не сдержался, выдал сквозь зубы:
– Сволочь… Живодер…
– Гришенька, да что с тобой! – ахнул оказавшийся рядом доктор.
А что с ним? Все выплеснулось…
Гриша уже не сдерживал слез. Если бы не Павлушка, он завыл бы в голос. Но малыш вцепился в его рукав, смотрел отчаянно и, видимо, тоже готов был зарыдать.
– Г’ри-ша!
Доктор кликнул извозчика. Молодой мулат в ярко-полосатых штанах и такой же рубахе с белым галстуком сочувственно смотрел на плачущего (и еще одного «почти плачущего») мальчика. Не удивлялся. Мало ли что могло произойти между почтенным дядюшкой и двумя племянниками, жизнь – штука сложная… Он подсадил Поля на подножку высокой лаковой коляски. В коляску была впряжена коричневая лошадка в широкой шляпе с дырками для ушей. В другое время – поглядеть бы и посмеяться, но сейчас какой смех… Павлушка вцепился в Гришин локоть и так, молча, просидел всю дорогу. Только смотрел сбоку отчаянными глазами.
Доктор, конечно, начал расспрашивать, и Гриша, всхлипывая, рассказал все.
– Чего-то подобного следовало ожидать, – произнес доктор, глядя мимо кучера, на лошадиную шляпу… – А почему же ты, голубчик, не сказал про все это мне заранее? Я думал, ты со мной откровенен…
– Я… не знаю… Нет, знаю! Он же командир, и я… трусил… – Гриша ударил себя кулаками по коленям. – Я трус! Я… все время чего-то боюсь! И вот добоялся… Петр Афанасьевич! А может быть, вы сумеете его уговорить? – Новая надежда вспыхнула, как кулибинский фонарь!
Но доктор сказал нерешительно:
– Подожди, мальчик… А с чего ты взял, что твои… опекуны, семья Максаровых, захотели бы принять еще одного… сироту? Как снег на голову… К тому же неизвестно, какого роду-племени. Он даже не знает языка…
– Да он уже многое знает! Он научится!
– Подожди, подожди… Оставь слезы и давай начистоту. Ты должен понимать кое-какие житейские вещи… Ты ведь Булатов, а не Максаров, не так ли?
– Да. Ну и что? – удивился Гриша.