Стамбул. История. Легенды. Предания

Ионина Надежда Алексеевна

Обычно кофейни, украшавшиеся с изяществом и великолепием, спереди открыты и поддерживаются колоннами. Внутри около стен устраивалось возвышение, на котором лежали тюфяки и подушки. С одной стороны музыканты (обычно из греков) играли на мандолинах и тамбуринах, аккомпанируя певцам, которые старались кричать как можно громче. С другой стороны важно сидели посетители, в большинстве своем люди порядочные. Некоторые из них бывали в кофейнях каждый день и тихо дремали…

^{Вид на Золотой Рог}

Кофе подавался в очень маленьких чашечках (размером с половину

скорлупы куриного яйца) — без сливок, без сахара и очень черный. В праздники содержатели кофеен приглашали «медаков» (сказочников), чтобы те позабавили посетителей. В таких случаях для большего удобства публики на улице перед кофейнями ставили скамьи и выносили сюда закуски. Медак устраивался на возвышении у раскрытого окна, чтобы его было видно и слышно и внутри кофейни, и на улице. Иногда рассказ его длился до глубокой ночи, и следует отметить, что сказочники были весьма смышлеными. Когда внимание слушателей было возбуждено до предела, медак вдруг спрыгивал со своего возвышения и обходил гостей с чашкой в руках. Любопытные слушатели тотчас наполняли ее мелкими деньгами, лишь бы сказочник поскорее начинал досказывать свою занимательную легенду.

История донесла до нас имя одного медака, которого звали Кыз-Ахмед («Ахмед-девица»). Он был очень известным в Стамбуле сказочником, и его нанимали на весь праздник Курбан Байрам. Сам султан нередко присылал за ним, чтобы потешить свой гарем…

Рассказы медака всегда слушали с благоговением, но если в кофейнях некому было рассказывать сказки — гости прислушивались к лепету фонтана; если перед их глазами Не было журчащих струй воды — они смотрели на дым, клубящийся отовсюду. Учитывая, что окна многих кофеен выходили на Босфор или, как говорилось выше, на какой-нибудь пленительный уголок города, можно представить то наслаждение, какое испытывали молчаливые курильщики.

Старинные кофейни Стамбула на цветистом языке Востока называются «меттеби-ирфан» («школа познания»). Площадь перед мечетью султана Сулеймана Великолепного памятна тем, что именно здесь родилась профессия кофейщика. Иногда в кофейнях пытались ораторствовать дервиши, а во времена смут янычары приходили выступать со своими мятежными речами в тихое собрание курильщиков. На площади собирались молодые реформаторы, за чашечкой кофе здесь произносились политические речи, вырабатывались проекты спасения родины… Но не было успеха ни у дервишей, ни у янычар. Старый сказочник, сидя на полу и покуривая даровую трубочку, одолевал своих соперников, рассказывая истории про храбрых богатырей, пьяных кади, праведных халифов и т.д. Иногда он пугал своих слушателей страшными рассказами про мертвецов…

Султан Селим II закрыл кофейни как рассадники вольнодумства, но старейшины дервишей заявили, что потребление кофе само по себе не является аморальным. Кофейни вскоре снова открыли, и с тех пор вопрос об их закрытии больше не поднимался. Теперь в них на самом видном месте, в рамках под стеклом, каллиграфические арабески гласят: «Добродетельный Шайзулла— наш покровитель и наш отец»…

Следует особо отметить, что в турецких кофейнях господствуют молчание и воздержание. В них всегда соблюдалась большая умеренность: кроме трубки, холодной воды, шербета и кофе, ничего вам здесь больше не предложат. Кофе для мусульманина — не просто горячее питье; это поэтический нектар, дающий радость и веселье. Это напиток таинственный, прославленный многими турецкими поэтами. В одной из поэм Хафиза можно прочесть о кофе следующие строки:

О, брат искрометного вина, Ты — напиток небесный гурий! Ты — роса веселья, порожденная солнцем! Посели в мозгу моем райские грезы, Увлеки меня вдаль от земли, Попираемой моими ногами; Вознеси меня на вершину Айя Софии, Вершину, одним орлам доступную. Я сделаюсь царем Стамбула, Наполненного богатствами, И стану слышать разговор Ветра с облаками На высотах небесных…

На вершине холма, к которому ведет кладбище мечети Эйюба, расположилась

небольшая кофейня, которая носит громкое имя Пьера Лоти — лейтенанта французского флота, участника Франко-прусской (1870—1871) и Первой мировой войн. В XIX в. его направили в Стамбул обучать турецких морских пехотинцев; он прекрасно ладил с турками и со временем совершенно «отуречился». По рассказам, именно здесь он сидел — в феске, перебирая четки и потягивая длинную трубку, набитую изысканной смесью табака, опиума и толченого жемчуга. И любовался красотой бухты Золотой Рог, которую впоследствии так красочно описал в своих стихах…

Фанар

После завоевания Константинополя турками можно было подумать, что православная вера может навсегда угаснуть в Греции. Но в султане Мехмеде II искусство воинское было так тесно соединено с гением человека, что, не выпуская меча из рук, он уже думал о том, как сохранить завоеванное политическими учреждениями. Султан всенародно объявил, что все жители, которые еще продолжают скрываться, могут спокойно выходить из своих убежищ; все бежавшие из города, могут возвращаться в свои дома и заниматься своими прежними ремеслами. А потом, к изумлению всех своих подданных, повелел избрать и поставить, согласно древним традициям, нового патриарха на место умершего.

Первым Константинопольским патриархом (после турецкого завоевания) стал Геннадий Схоларий. Султан Мехмед II почтил его такими же дарами, какие патриархи обычно получали и от византийских императоров: 1000 червонцев, серебряным пастырским посохом и камлотовой рясой. А чтобы воздать ему еще большую честь, повелел посадить его на богато убранного белого коня. Со временем султан разделил все христианские храмы на две равные части, и одни повелел обратить в мечети, а другие оставил при их прежнем назначении. Следует отметить, что и впоследствии турки никогда не запрещали грекам совершать христианские обряды и богослужения.

Сначала патриарх Геннадий Схоларий имел местопребывание в церкви Святых Апостолов, когда же храм был разрушен, местопребывание патриарха было перенесено в монастырь Божией Матери Паммакаристы (Всеблаженнейшей), располагавшийся на одном из холмов в районе Фанар. Церковь и сама женская обитель были устроены в XII в. императором Иоанном Комнином.

«Возведение церкви Богоматери Паммакаристы относится ко времени, которое в истории византийского искусства называется «периодом Возрождения». Он характеризуется значительным вниманием, которое уделялось наружной отделке и украшению церковных построек, в то время как в более ранние периоды больше заботились о внутренней красоте зданий. Гармоничные, пропорциональные и логически завершенные общие контуры заметно отличали церковь Богоматери Паммкаристы от других храмовых построек Византии. Это впечатление еще больше усиливалось благодаря легкому каменному кружеву карнизов, которое мягко и в то же время четко расчленяет фасад на горизонтали.

В XIV в. один из куполов храма украшала прекрасная мозаика, изображавшая Иисуса Христа и апостолов. Глубоко человечное выражение лика Спасителя, оригинальные и своеобразные в своем портретном изображении лица каждого из апостолов, смелые и выразительные ракурсы, в которых взяты их фигуры, — резко отличали мозаику церкви Богоматери Паммакаристы от застывшей мозаики XI—XII вв.»

^{Церковь Богоматери Паммакаристы}

В XIII в. храм был реконструирован византийским сановником Михаилом Дукой и его женой Марией — сестрой императора Алексея I Комнина, а в

Здесь в монастырских зданиях в 1455—1591 гг. располагалась Греческая патриархия, в которой патриарх пребывал в особой «божественной патриаршей келье». При храме была устроена скевофилакия, в которой хранились священные сосуды и одежды, официальные церковные кодексы и султанские грамоты, пожалованные Константинопольской Церкви. В частности, здесь хранился тот «Кодекс Великой церкви», в котором записывались протоколы избрания новых патриархов и архиереев, акты их отречения от кафедр, синодальные определения и другие церковные документы.