Стамуэн
Шрифт:
Ньоро беззаботно оглядывался по сторонам.
— Слушай, ослик, а если дать тебе имя?
— Конечно! — встрепенулся тот.
— Я назову тебя Пач.
— Вот как! — разочаровался ослик. — А я думал — Цицерон, на худой конец — Октавий. Хотя и у нашей расы есть свои герои. Например, Мурзик Занюханный. Ни одна кошка ещё не осталась к нему равнодушна.
Заннат поднялся и без определённой цели побрёл вдоль городской стены.
— Или вот ещё Барсик Слегка Потрёпанный, — бубнил сзади ослик. — Он возглавил мятеж против оккупантов — завоньканных
— Послушай, Пач, есть хочется. Где бы нам перекусить?
— А у тебя деньги есть?
Заннат пошарил по бокам своего бедного одеяния в надежде, что в это путешествие ему выдали подъёмные средства.
— Слушай, ослик, а тут нет карманов. И вообще, что это на мне надето?!
— Полагаю, как на нормальном Али-бабе, драный халат, шаровары и старая-престарая чалмейка. Никаких карманов данный фасон не предусматривает. Приличные господа на Востоке носят деньги на поясе в мешочке. Мешочек есть? Мешочка нету? Я так и знал, ты — неприличный господин.
— Но я есть хочу! — с обидой заявил Заннат.
— Колючек пожевать не хочешь? Всё понятно. Пошли домой, студент.
— А где наш дом? — простодушно спросил студент.
— Тебя, Али-баба, в Багдаде каждая собака знает. Никто не удивится, бездельник, что ты забыл дорогу в отчий дом.
Дома их с цветами не встречали. Мардж сидела расстроенная. Тесто уже стало прокисать, а хвороста всё не было. Тандыр остыл прежде, чем пропеклась первая партия лепёшек.
— Что у нас на обед, мамочка? — умильно спросил Заннат, усевшись за низенький столик.
— Прокисшее тесто и печная зола! — ответила ему жена брата.
И, увидев вытянувшееся лицо шурина, зло добавила:
— Уж не думал ли ты, что я отправлюсь за стену собирать хворост для тандыра, когда по дорогам рыщут диким зверем страшные разбойники?! Вот придёт Ахмед, мой муж, ему я расскажу, как ты сбежал гулять и не принёс домой ни ветки! О, горе мне! Брат мужа моего бездельник и гуляка! Ни полушки не принесёт он в дом, что приютил его! О, бедный муж мой! О, Ахмед!
Тут входит в дом Ахмед — высокий и худой мужик с угрюмыми глазами.
— Что осёл делает в доме? — резко спросил он.
Пач торопливо попятился и выбрался во двор. Заннат почувствовал себя одиноким, он не знал, как держаться и что сказать.
— О муж мой! — патетически вскричала Мардж. — Посмотри на своего бездельника брата! За целый день он не принёс ни ветки! Тандыр наш холоден, а тесто прокисает!
Ахмед сурово глянул на оробевшего Занната и заговорил речитативом:
— С тех пор, как ты остался сиротою, я заменял тебе отца и мать. Заботился я неустанно, чтобы прокормить тебя и дать тебе работу. Учился ты у гончара, и был им изгнан за лень, неловкость и воровство. Учеником у каменщика был, и показалась тебе работа эта очень тяжела. Теперь за целый день, что на работах я ломаю спину, не мог ты хвороста вязанку принести.
Заннат безмолвствовал, вытаращив глаза.
— Взгляни-ка на него, Ахмед, — подала реплику жена Ахмеда. — Сидит и смотрит он! В нём нет раскаяния! Нет желания пойти и потрудиться для брата, что его содержит! Не потому ли мать его угасла прежде срока, что видеть не могла бездельника-сыночка?! Иди-ка прочь! И не возвращайся в дом брата твоего, пока не принесёшь вязанку хвороста, чтоб нам разжечь огонь в печи! Тогда получишь свой кусок и место для ночлега!
Так ничего и не промолвив, Заннат вышел во двор. Там из угла в угол слонялся осёл. Заннат уселся под соломенный навес.
— Ну что, студент, поел? — спросил у него Пач.
Мардж вышла во двор.
— Что ты тут делаешь, паршивец?! — визгливо закричала она. — Я тебя за чем посылала?! Ты думаешь, я так и буду зря кормить тебя?! Убирайся вон с глаз моих, дармоед! Надоел ты мне! Проваливай!
Занната поразила очевидная разница между тем возвышенно-трагичным тоном, которым она говорила в доме и той площадной руганью, что прозвучала во дворе. Но, размышлять было некогда. Сварливая Мардж схватила валик и кинулась к шурину с явным намерением внушить ему почтение перед заботливым Ахмедом и его благочестивою супругой.
Ньоро вскочил и скоренько вылетел на улицу, осёл — за ним. Когда за спиной крепко грохнула засовом дверь, Заннат вновь обрёл дар речи:
— Нет, ты видел?! — возмутился он. — Я ей прислуга, что ли?!
— Слушай, партнёр, — озабоченно сказал осёл, — я думаю, нам следует поторопиться и набрать хвороста. А то как бы в самом деле не попасться ночной страже!
— Ну показывай, где тут хворост, — недовольно ответил ему партнёр.
Не теряя времени, ослик поскакал к городским воротам.
— Не туда! — закричал Заннат, не успевая следом. — Там мне лучше не появляться!
Но осёл ничего не слушал и дробно стучал копытцами по земле, ловко огибая прохожих. Заннат был невнимателен и попал оставшимся чувяком в кучу навоза.
— Да что это такое?! — в отчаянии взвыл он и отбросил тапку.
Ему повезло: у ворот стояла другая стража.
— Плохо дело, — оценил ситуацию осёл. — Как ходить будешь?
— Давай займёмся делом, — бросил ему Заннат и решительно вошёл в заросли.
— Ой, колется! — так же быстро он выскочил обратно.
Мучения Занната были неописуемы. Есть хотелось дико, он едва ковылял босыми ногами по жёсткой сухой траве и камням. Солнце припекало, пить хотелось. Насекомые одолевали. Но, главное, всё напрасно — возле городской стены, где они бродили в поисках хвороста, всё было выбрано.
— Надо идти подальше, — сокрушённо проговорил Пач. — Те, кто живёт за счёт продажи хвороста, обычно идут в дорогу с ночи. Тогда к полудню они приносят на базар с десяток вязанок. И это им даёт один таньга.