Стамуэн
Шрифт:
С надрывным плачем, разрывающим ей грудь, Эдна бежала к своему дому. Лезла через обломки, груды мусора, искорёженный металл. Она теряла волосы и ногти. Она отплёвывалась кровью. Живых не было. Были только она и смерть.
Эдна не смогла справиться с бедой и в отчаянии обрушила на себя войну. И теперь сгорала в агонии. Душа её хрипела, в мучении изгибаясь дугой, сжигая саму себя в адском пламени безысходности.
Она дошла до своего дома. Вместо него — обгорелая груда камня и сплавленной черепицы. Тысячеградусное пламя превратило
— Эдна! — звала шаария. — Эдна! Это только сон! Проснись, Эдна! Не оставайся со смертью, уходи оттуда!
— Куда же я уйду? — ответила ей Эдна окровавленными губами. Она посмотрела вверх, на шаарию, двумя язвами, которые у неё стали на месте глаз. — Куда я пойду? Здесь мои дети. Мне некуда идти.
— Эдна, — просила её шаария, — ты ещё молода. У тебя всё впереди. Ты ещё можешь выйти замуж, у тебя будут дети. Выходи из сна, Эдна! Жизнь здесь, а не там! Выбери жизнь, Эдна!
— Нет, — обессиленно отвечала женщина, — я слишком устала. Я останусь с ними. Это всё, что я хочу.
Там, в своём сне Эдна умерла. Здесь её тело прекратило жить. Открытые глаза потускнели, и шаария ладонью опустила веки умершей.
Эдна умерла. Всеми забытая, обобранная в беспамятстве, брошенная. Никогда никем не замечаемая, некрасивая, незамужняя и бездетная тридцатипятилетняя Эдна.
— Никто не узнает, какой хорошей матерью ты была, — прошептала шаария, разглаживая пальцами ранние морщинки на лбу умершей.
— Вот она, цена привязанности, — старуха покачала головой. — Ах, Сади, Сади!
Вот и Эдна выбрала привязанность, хотя она сожгла, уничтожила её неопытную одинокую душу.
***
Едва только стражи исчезли из виду, Кондор утратил всю свою воинственность. На него навалилась такая тяжесть, что он вынужден был остановиться и присесть. Так, сидя в течение почти получаса на одном месте и почти не шевелясь, он переживал происшедшее.
Ребята остались без воды, без руководства. На Эдну слабая надежда. Что с ними сделают из-за него? Он боялся думать об этом. Впервые Кондор боялся смотреть в глаза правде.
Его не выпустят отсюда — в этом он был совершенно уверен. Остаётся Маркус. Если он не совершенный подлец, то должен позаботиться о студентах. Что там говорила ему старуха таким странным способом? Что у ребят есть вода? Или будет вода? И что это ему должен был передать Маркус.
"А ведь передал", — вспомнил Кондор. Но, все эти мысли не принесли ему ни малейшего облегчения. Раз он не видел исполнения обещанного воочию, то этого как бы не произошло.
Мариуш шёл по длинной кишке пещеры, неся канистру с водой. Если бы у него был повод не делать этого, он бы немедленно воспользовался им. Бессмысленность собственных действий просто убивала его.
Фонарь выхватывал из темноты небольшой кусок пути, а впереди и позади была кромешная тьма. Время от времени Мариуш светил на стены
Временами слух обманывал его — слышались вздохи, стоны, шуршание. Тогда профессор останавливался и звал: кто тут?! Прислушивался, но темнота молчала. Он светил вокруг и с замиранием сердца боялся обнаружить притаившегося монстра. Но, всё было пусто, он был единственным живым существом в этой каменной ловушке. Только тихий ветер непрерывно тянул из глубины.
И вот настал момент, когда фонарик замигал. Наверно, Кондор уже многие часы спускается по этому бесконечно длящемуся подземелью. А, может, не часы, а дни. Когда свет иссяк, профессор испытал приступ паники, которая сопровождалась удушьем. Он сел у стены и начал глубоко дышать. Тьма давила, лишала мужества.
"Кому нужно тут моё мужество?" — подумал он. Кто смотрит на него? Мучительно хотелось закричать — так, чтобы отозвались стены. Кататься по полу и биться головой. Но, он стыдился сам себя. Да, Мариуш Кондор не должен терять самообладания даже в полной изоляции от всего живого.
Он не заметил как заснул. Усталость, отчаяние, тьма и обречённость сморили Кондора. Пластиковая канистра с водой пригодилась вместо подушки.
Очнулся он спустя невесть сколько времени от жажды. Где канистра?! Ах, вот она — немного в стороне. Наверно, он во сне оттолкнул её руками. Постойте, а как он видит?! Ведь фонарик давно погас — Кондор выкинул его!
Это было очень странно: в норе не было темно. Стены где-то в метре от пола давали слабый свет. Высокий потолок прохода тоже слегка сиял. Наверно, это колонии неизвестной науке плесени. Свет был ровным, перламутрово-голубым — и позволял видеть достаточно.
Кондор полюбопытствовал и заглянул в ту часть прохода, которую уже миновал. Ошибиться невозможно, ведь его путь всё время идёт вниз. Да, там было свечение, но слабое — оно постепенно иссякало вдалеке. А вот то, что впереди, освещалось, словно голубыми неоновыми лампами. Как интересно: когда Мариуш засыпал, то было совершенно темно, а когда проснулся — как будто именно для него устроили иллюминацию.
"Всему есть причина, — ответил на эти крамольные мысли рассудок. — Возможно, эта плесень реагирует на изменение магнитного поля."
Такое объяснение было ничуть не хуже прочих. Кондор поднялся, взял свою канистру и направился дальше вниз. Теперь идти было не в пример легче, поскольку в мертвенно-голубом свете плесени был виден каждый камешек и выбоинка. Занять мысли было нечем.
Спуск всё не кончался, утратилось ощущение времени. Бессмысленность действия породила душевное окоченение, несвойственное обычно такому энергичному профессору.
Перешагивая с камня на камень, он поднял глаза и обречённо остановился. Вот и всё. Он достиг дна. Длинная кишка спуска закончилась тупиком. Это то место, куда они отправили его умирать. Можно было и не тратить силы на шараханье. Профессор уселся на пол и прислонился спиной к прохладному камню.