Станция Финистер
Шрифт:
— В первый раз это случилось в тысяча девятьсот двадцатом, когда прадед Чарлз вернулся из Индии, — рассказывал Олстон. — Его попросил о встрече человек, которого звали Мердок Монтгомери.
— Тот, кого якобы убили чудища Моро на Ноубле?
— Да, тот самый. Это был спившийся, больной старик. Он ныл и жаловался, что Эдвард бросил его и уплыл на единственной лодке. Просил вернуть бумаги. Чарлз его выгнал. Смешно: хотя Монтгомери был старше, он пережил Чарлза лет на семь. Крепкая кость была у этого пьянчуги. Скитался по южным морям, жил у дикарей, сидел в тюрьме.
— Дальше, дальше! — торопил Каэтано.
— Дальше была Вторая
— Ну и что же?
— Ничего. Гость был очень вежлив. Он расспросил о бумагах и посоветовал хранить их, как редкий исторический экспонат.
— Туамоту…
— Что?
— Он работал на островах Туамоту, точней, на атолле Таэнга.
— Возможно. Где-то там, в районе Таити. Вы что-то знаете о нём?
— Кое-что, — уклонился от ответа Каэтано. — Но сейчас это не важно. Продолжайте, прошу вас.
Третий, любопытствующий о бумагах Моро приходил уже недавно, в 1998-ом. Тогда бумаги находились у отца Олстона, и Олстон видел гостя. Чем-то похожий на полинезийца, рослый и стройный мужчина лет сорока, с удивительно красивыми лучистыми глазами. Похоже, метис. Вроде бы он прибыл из Австралии, но имя и акцент — французские, фамилия — испанская. А в Австралию кто только не иммигрировал — хорваты, немцы, русские!
— Конечно! Австралиец! — Каэтано не сдержался и встал. — Туда-то нам с вами и придётся ехать, мистер Прендик.
И он рассказал Олстону самое главное о S: кто он был, чем занимался в Аргентине в начале XX века, и чем кончились его святотатственные опыты над животными и человеком. Хотя вряд ли они тогда завершились…
Выслушав всё это, Олстон подумал, что, возможно, мы зря с пренебрежением относимся к энтузиастам зари НТР, которые поднимали в воздух первые цеппелины, вручную промывали радиевую руду, изобретали «лучи смерти» и почти вслепую ставили эксперименты по омоложению организма. Они, эти смельчаки-одиночки с их всеобъемлющим, цельным, энциклопедичным мышлением и с маниакальной жаждой поиска, вполне могли найти нечто, чего не может увидеть наука XXI века, которая в своей мелочной раздробленности схожа с тремя слепцами из известной притчи: каждый врозь ощупывает уши, хобот и ноги слона.
Океанографическая станция Финистер на полуострове Кейп-Йорк в Квинсленде — место тихое и уединённое. Судоходный путь из Сиднея в новогвинейский Порт-Морсби — не самый оживлённый коммерческий маршрут в здешних водах; корабли обходят Большой Барьерный риф стороной, и у берега царит покой.
По суше к станции Финистер дороги нет — вечнозелёный лес из жёстколистных деревьев и колючих кустарников надёжно отсекает станцию от слабо обжитой земли зоной в тридцать миль. И до ближайшего города семьдесят миль. Настоящая глушь.
Но те, кому довелось попасть на Финистер — а таких людей мало, — были очарованы опрятным, ухоженным посёлком. Спутниковая связь, причал для катеров, два гидроплана… легче перечислить, чего нет у жителей станции, чем то, что у них есть. Научная работа, быт и отдых — всё налажено.
Станция существует уже полсотни лет, и дружные
Наверное, если бы не декабрьские муссоны, Финистер могла участвовать в конкурсе «Райский уголок Австралии».
Франсуа Гонсалес оставил «торпеду» помощникам (её надо поднять из воды, подзарядить аккумуляторы и осмотреть двигатель) и направился к рабочему корпусу № 2, на ходу снимая очки для подводного плавания и расстёгивая гидрокостюм. Лёгкая летняя сухость уже сменилась давящим зноем октября.
Филипп приветствовал его коротким взглядом и кивком; они виделись утром, и тогда Филипп обещал закончить работу над листком, что прибыл на катере с еженедельной почтой из Уэйпы. Горючее из цистерн катера уже перекачали в ёмкости на берегу, продукты разгружены, а листок всё ещё оставался проблемой — возможно, самой сложной проблемой, с которой жители станции столкнулись за последние годы.
— Какие результаты?
— Бумага ветхая, но химикатами для искусственного старения её не обрабатывали, — доложил Филипп. — Состав чернил соответствует технологии третьей четверти девятнадцатого века. Анализ почерков подтверждает: писали Моро и Монтгомери. Иными словами, это подлинник.
— Значит, молодой Прендик дозрел и понял, чем обладает. Но ведь кто-то подсказал ему, где нас найти, а?..
Филипп оттолкнулся ногой и отъехал в кресле на роликах от стола с нагромождением лабораторной техники. На плоском мониторе замерло изображение: в свете полной луны изжелта-серый солончак, поросший серебристыми волокнами и кое-где залитый застывшими тёмно-коричневыми потоками; так при большом увеличении выглядел лист из журнала Моро. Изменчивые цветные картины на экране Филипп мог наблюдать долгими часами без устали и тошнотворной рези в глазах; его глаза отличались от глаз всех операторов на планете одной маленькой, но очень существенной деталью. Впрочем, и глаза Франсуа тоже.
— Это мог сделать тот, кто проследил перемещения S, начиная с тысяча девятьсот тридцать первого года. S не скрывал, что уезжает на Таэнгу. Следующий этап — переезд в Квинсленд — тоже нетрудно отследить по документам, было бы желание и время. К тому же, в сорок девятом об этом сообщала пресса. Скорее всего, поисками занималось какое-нибудь частное лицо — некий любознательный корыстный человечек. Но никак не государственные службы. Аргентина — не та страна, чтобы заботиться о приоритете в фундаментальных исследованиях. Соединённое Королевство нажало бы на Канберру, и нам бы устроили обыск под видом ревизии. А Штаты высадили бы ночью с субмарины десант в чёрных масках.
— Да, пожалуй… — Франсуа в задумчивости подошёл к окну. — То, что случилось — наиболее предпочтительный вариант. Человек, изучавший следы S, близок к тому, чтобы открыть себя. Надо узнать, кто он, и взять под наблюдение…
На площадке мальчик и две девочки играли с большой кудлатой собакой. На вид детям было лет по двенадцать, но Франсуа знал, что старшей из девочек — всего семь лет с небольшим, знал потому, что это была его вторая дочь, Дезире.
Он без труда различал золотистый пушок на её загорелой коже. И она тоже, если бы захотела, смогла бы увидеть даже выражение его лица за оконным стеклом. Франсуа поднял фрамугу и позвал вполголоса: