Станешь моей победой
Шрифт:
Мир сидит на диване, попивая янтарного цвета жидкость. На полу разбросаны его вещи, которые он обычно берет на тренировку, а в воздухе витает запах табака и крепкого алкоголя. Савельев выглядит уставшим и потерянным. Но это не удивительно, особенного после того, что произошло в моем доме.
— Зачем ты здесь? Кажется, мы все выяснили часа полтора назад, — говорит Мирон безэмоционально. — Да и ты свой выбор сделала, так что можешь расслабиться.
Переминаясь с ноги на ногу, останавливаюсь в метре от него. Испытывая потребность в прикосновении, все же замираю в нерешительности. Боюсь, что оттолкнет.
— Мирон, ты злишься, и это нормально. Хочешь,
— Сомневаюсь, что ты мне скажешь что-то новое, поэтому можешь не утруждаться. Да и слушать очередной высокопарный чес про любовь и твою самоотверженность нет желания, — с таким же равнодушием выдает Мир и, сделав глоток непонятого напитка, морщится. — Тихая, я что-то не пойму: либо ты пришла ко мне, чтобы остаться, либо… — он шумно вдыхает, набивая легкие кислородом, и на какое-то время задерживает дыхание. — Либо уходи… Потому что обратной дороги не будет, Ань. Я покажу тебе, как это больно, когда любимый человек ранит, — говорит на выдохе Савельев и за секунду меняется в лице. В глазах его столько холодного презрения, что не передать словами. Я же этот зрительный контакт не выдерживаю и отворачиваюсь, кусая от волнения губы.
И все-таки дурная была затея пойти к Савельеву, надеясь на здоровый разговор. Сейчас, когда в нем бушуют обида и злость, наверняка все закончится громким скандалом и выяснением отношений, которых уже не должно быть.
— Да, ты прав, мне не стоило приходить, — мямлю себе под нос, не смея взглянуть на Мира. А сама мечтаю только об одном — чтобы он просто обнял меня.
Быстро достаю из рюкзака коробку с браслетом, телефон, несколько полароидных снимков, которые мы когда-то делали обнимаясь и целуясь в парке, и кладу их прямо перед Мироном на журнальный стол.
— Вот, возвращаю, — бормочу и сразу после этого спешу покинуть номер.
Но вопреки всем ожиданиям Мир не позволяет мне уйти. Резко вскочив на ноги, ловит у самого выхода. Перехватывает поперек талии и, провернув замок, уносит в ванную. И пока я стою, растерявшись от столь резких движений, он включает воду в душевой кабине и, подойдя вплотную, принимается раздевать меня.
— Знаешь, Тихоня, этот бой в одиночку не выиграть. Ты ушла и забрала все, что было мне так дорого, — Мирон разворачивает меня к себе спиной и медленно тянет вниз молнию платья. — Ты отняла у меня любовь, яркие краски превратила в серые будни, лишила возможности дышать, — едва ощутимо проводит пальцами по моему позвоночнику, и кожа тут же покрывается мурашками. — И знаешь, что самое паршивое? Даже получив пулю в самое сердце, я не стал любить тебя меньше. Но… Наверное, постепенно начал принимать суровую действительность, — когда платье бесформенной тряпкой падает на пол, а за ним и белье, Мирон принимается покрывать мою шею, плечи и спину поцелуями, при этом лаская тело. — Тихая, это же твой выбор… Только твой… И как бы мне ни было больно, я приму его. Переживу. Переболею. Но, по итогу, приму… — крутанув меня за талию, разворачивает к себе лицом. — Возможно, через год-другой заново влюблюсь и однажды даже не вспомню о нас. Мне бы этого очень хотелось, правда! Потому что терпеть эту адскую пытку у меня нет сил. Я просто верю, что рано или поздно боль сменится равнодушием.
— Хватит! Перестань! — закрываю уши ладонями, не желая больше ничего слышать, но Мир одергивает мои руки.
Каждое его слово — удар по больному, точное попадание в цель.
Савельев
— Мне… Мне… — хочу сказать, что сожалению о том, что произошло, но слова застревают в горле, лишь крупные капли стекают по щекам. Тело начинает трясти, а в груди все разрывается на мелкие кусочки.
— Зачем ты пришла? — спрашивает Мир, подталкивая меня к кабинке с грацией настоящего хищника.
— Мне плохо без тебя… — делая несколько шагов назад, приближаясь к стеклянной коробке.
— Мне плохо без тебя, — с усмешкой повторяет мои слова Савельев. — После этого обычно следует твое любимое «но». Так что дальше? Мне плохо без тебя, но… — давит с каким-то нездоровым внушением.
— Но я не могу поступить иначе… — всхлипываю от осознания собственной ничтожности.
— Браво! Фраза, отточенная до автоматизма, даже сейчас звучит очень убедительно! — нервно смеется Савельев и принимается хлопать в ладоши. Выражение его лица становится жестким, а глаза застилает темнота.
— Мирон, я хочу уйти, — обхватив себя за плечи, пытаюсь хоть как-то скрыть наготу и делаю первые несмелые попытки, чтобы покинуть номер.
Отчего-то мне стало так паршиво, что захотелось просто сбежать и спрятаться в своей комнате, зарыться под одеяло и укрыться от мира. Но не успеваю я и шагу ступить, как Савельев ловит мои руки и убирает их с плеч. Его голодный взгляд тут же падает на грудь, вынуждая меня сгорать от стыда.
Казалось бы, он уже много раз видел меня обнаженной, но именно сейчас я испытываю дикую неловкость.
— Заходи в кабинку, — сухо отчеканивает Мирон. — Повернись лицом к стене, обопрись об нее руками и прогнись в спине, широко раздвинув ноги.
Если скажу, что не хочу его — совру. Но головой понимаю, что сексом ничего не решить и не изменить. Однако вопреки здравому смыслу я послушно выполняю просьбу Мирона.
Обронив что-то наподобие рыка, Савельев быстро скидывает свою одежду и забирается следом. Горячие струи воды каскадами стекают по нашим обнаженным телам. Но даже они не в силах смыть с нас толстый слой боли и обиды.
Прижавшись ко мне своим горячим телом, Мир кладет руки на мои ягодицы, сжимает их. И сейчас, когда мы оказались в душной кабинке, я чувствую все эмоции, которые Мирон несет в себе. Опустошение, страх потери, мучительный страдания, его боль. Они пробираются под мою кожу, смешиваются с моей губительной тоской.
— Какая же ты красива, Тихоня… — хрипит Мир, накрывая мою грудь ладонью. Голос у него бархатный, но при этом невероятно холодный. — Знаешь, я еще долго не забуду твои изгибы тела. Буду долго помнить, как сладко ты стонешь, — упираясь в меня эрегированным членом, толкается бедрами. — Трахать тебя — это истинное удовольствие, — но потом он делает шаг назад.
Нет, нет! Не отдаляйся! Не уходи…
— Мирон, прикоснись ко мне еще раз. Прикоснись, пожалуйста! Мир! — находясь в отчаянии, все, что могу, это умолять его. — Я хочу чувствовать тебя. Прошу. Надо… Надо, чтобы прикасался! — толкаю на грани какого-то срыва.
Обжигая ягодицы звонкими шлепками, Мир без какой-либо прелюдии резким толчком входит в меня, до боли сжимая талию. Сначала он мучительно медленно двигает бедрами, словно смакует каждое проникновение. Но потом его движения стали более глубокими и грубыми, жесткими, а дыхание прерывистым, даже свистящим.