Стану ему женой. Ребенок от монстра
Шрифт:
Чтобы побыть наедине.
Объясниться.
Это оказалась небольшая каморка: кладовая. В углу стояли хозяйственные принадлежности. Под потолком было маленькое занавешенное окно. Полумрак.
Вместо того чтобы поговорить, он по инерции впечатал меня лопатками в стену, так что флаконы на полках вздрогнули, прижал всем телом и впился в губы. Перехватил тонкие запястья, когда я подняла руки. Наверное, решил, снова хочу ударить. Но я сжимала и разжимала пальцы, наслаждаясь неукротимой силой, с которой он меня держал и целовал. Андрей
Нереальные ощущения.
Я закатила глаза под веками, таяла под этим поцелуем: страстным и упоительным. Он что-то сказать хотел, когда вел меня сюда. И к счастью не стал. Не нужны ни слова, ни объяснения…
Я обвисла в его руках, позволяя ему целовать.
Доказать, что он реален.
Что это правда он. Что не снится… Я таяла, как мягкая карамель, и одновременно меня трясло от истерики. Я едва успевала вдохнуть между нашими поцелуями. Мурашки были на спине, животе — по всему телу. Колючие, приятные, они предвосхищали его прикосновения: и жесткое кольцо пальцев на стиснутом запястье, и вторую руку, сжатую на ягодице.
Я застонала.
Хотела спросить: это правда ты?
Ты, а не наваждение?
Но каждый раз, когда мы разрывали поцелуй, он целовал меня снова, и снова. Не мог успокоиться. Так не вовремя, неожиданно, сладко. Его поцелуи, вкус — крепкого табака и мяты, и нежные губы тоже его… Эмоции переполняли и сводили с ума, хотелось рыдать, чтобы сбросить напряжение. Свободную руку я забросила ему на шею, запустила пальцы в лохматые волосы на затылке и чуть не умерла от наслаждения.
Он.
Наши израненные безумными поцелуями губы снова встретились.
Слабые ноги подогнулись, но он подхватил меня, просунув ладони под ягодицы. Приподнял и я обняла его ногами. Повисла, как маленькая. Как хорошо, что слезы и агрессия вместо борьбы превратились в страстное приветствие. Поцелуй затих сам собой.
Мы смотрели друг на друга с нескольких сантиметров. Отросшие волосы Андрея щекотали мне лоб. Мы дышали так глубоко, словно из бездны вынырнули.
Я — точно вынырнула.
— Это ты, — прошептала я, убирая волосы с его лба.
Пальцами провела по скуле и худой щеке, по шраму.
Губы горели.
Он должен был чувствовать, как я дрожу. Андрей осторожно опустил меня на пол, наклонившись к лицу, словно наши губы связаны невидимой нитью.
Я вспоминала то, что нас связало: долгие мучительные схватки, плачущая Аня на его руках, уставший, измученный взгляд, наше расставание… И с тех пор, как он вышел за дверь, оставив нас с Аней одних — я ждала, что он вернется. Тихо, глубоко в сердце, под кожей, несмотря на то, что он ничего не обещал — ждала. Как соскучившаяся собака, я начала покрывать поцелуями лицо и шею, пахнувшую дымом, старым лимонным парфюмом и немного потом. Ладонями гладила шею и грудь. Я по нему скучала. С ума сходила. Искренние слезы радости потекли по щекам.
— Андрей…
Он
— Не реви, — голос был для меня слаще любой музыки, тот самый нежный шепот из снов, и я слушала его с закрытыми глазами. — Все хорошо… Испугалась?
Наши губы, влажные и скользкие, снова встретились, и я поняла, что «бабочки в животе» — не такая уж нелепая метафора.
— Я вас искал, — продолжил он. — Город перевернул, чтобы найти тебя после убийства.
Эйфория…
Это был он. Аня в безопасности. Вне зависимости от того, сумели ее найти или она осталась у Градова — с ней все будет хорошо.
— Почему не сказал, что это ты?
— Я не могу. Мне нельзя светиться, девочка… Раздевайся, — прошептал он на ухо и взял за шею, накрыв плотно застегнутый воротник.
Шепот опьянял. Возвращал в рай из снов, где мы были вместе. Но в комнате люди. Они стоят там, ждут и слышат, что происходит между нами. И нам нужно за Аней — скорее, чтобы она встретилась с отцом, а Андрей посмотрел, как она выросла…
Я попыталась остановить его, и он перехватил запястья.
— На тебе чужие жучки, — мягко сказал он. — Раздевайся.
Блузку и лифчик Андрей порвал прямо на мне. Наклонился. Дыхание обожгло беззащитно вздрогнувший живот, я замычала сквозь сжатые губы, дернулась, но не высвободила пригвожденные к стене руки. И прикусила губу, чтобы не заорать в голос: язык шелковой влажной лентой жадно скользнул по телу. Начиная от впадинки над пупком, по груди, по шее, пока зубы не сомкнулись, крепко прихватив нежную кожу над ключицей…
— Боже, Андрей… — в экстазе прошептала я.
Как я скучала по нему. И он тоже — я чувствовала по обжигающему дыханию, по этой дерзкой ласке, когда он совсем не то должен делать. Он сорвал с меня все, даже белье, и выбросил ворох одежды за дверь.
— Проверьте и избавьтесь, — сказал он, прежде чем закрыть дверь.
Повернулся ко мне. Я стояла перед ним голая — как в нашу первую встречу. Это возбуждало и пугало одновременно.
— Моя девочка… — речь стала нечеткой, но мягкой и плавной — голос для спальни. И столько было в его взгляде… Больше, чем в любых словах.
Новый поцелуй взасос — не такой дикий, как первый. Нежный, страстный. Я боялась продолжать, понимая, чем это кончится — прямо сейчас, не откладывая, потому что внизу живота собралась приятная, мучительная тяжесть. Он взял мое лицо в ладони, не давая отступить.
— Нас услышат…
Распухшие от долгих ласк губы саднили. Больше двух лет я не чувствовала мужского внимания. Он сжимал мои запястья, покусывал и лизал губы, пытаясь добиться, чтобы я делала то же самое… Снова прижал к стене. Не оставляй мне выбора, слышишь? Просто не оставляй. Плевать, что они поймут, что здесь происходит.
Тело горело огнем, разум туманился от близости, запаха, тепла. От любви. Я хотела его — после долгой разлуки, безумно хотела.
Не оставляй мне выбора…