Старая Англия. Сказания

Киплинг Редьярд Джозеф

— Тем путем, которым фазан попадает в сумку браконьера, то есть благодаря счастью и маленьким заклинаниям.

И старый Хобден громко расхохотался.

— Я вижу, ты не забыл старого. Ты по-прежнему занимаешься «этим»? — И гость старого плетельщика сделал вид, что стреляет из ружья.

Хобден ответил движением руки, которым он как бы ставил силок для кролика.

— Нет, мне осталось теперь только «это». Что делать? Старость. А где ты был все эти годы?

«Я побывал в Плимуте; я побывал в Дувре, я шатался по всему

свету», — пропел старик строфу из старой песни. — И, — прибавил он, — мне кажется, я знаю старую Англию лучше многих.

Повернувшись к детям, он подмигнул им.

— Вероятно, тебе рассказали много небылиц. Я изучил Англию вплоть до Вайльдшайра. Там меня даже надули, продав мне плохую пару садовничьих перчаток, — заметил Хобден.

— Лгут и надувают повсеместно. Но ты, Ральф, все же поселился на старом пепелище.

— Нельзя пересадить взрослое дерево, оно умрет, — сказал Хобден и засмеялся. — А я умирать хочу не больше, чем ты желаешь помочь мне просушить мой хмель.

Старый исполин прислонился к стене у камина, развел руками и сказал:

— Найми меня.

И два приятеля захохотали. Скоро дети услышали, как их лопаты заскребли по холсту, на котором лежал слой желтых шишек хмеля, сушившегося над огнем; когда же старики переворошили хмель, сарай наполнился сладким, навевающим дремоту запахом.

— Кто это? — шепотом спросила Уна Пчелиного Мальчика.

— Знаю не больше, чем вы оба… если вы знаете, — с улыбкой ответил он.

По сушильным доскам топали ноги; раздавались голоса разговаривающих. Сквозь отверстие пресса прошел мешок; он наполнился и растолстел, когда старики насыпали в него хмель. «Звяк» — лязгнул пресс и расплющил мешок в лепешку.

— Тише! — крикнул Хобден. — Не то разорвешь холст. Ты не осторожнее быка фермера Глизона. Садись-ка к огоньку. Теперь дело пойдет.

Старики вернулись к камину; Хобден открыл ставни, чтобы посмотреть, готов ли картофель, а Том Шосмис сказал детям:

— Посильнее посолите картофелины. Это покажет вам, какого сорта я человек. — Он опять подмигнул, Пчелиный Мальчик снова засмеялся, а Уна широко открыла глаза и посмотрела на Дена.

— Я-то знаю, что ты за человек, — проворчал старый Хобден, собирая картофелины.

— Ты знаешь? — Том зашел за спину своего друга. — Некоторые из нас не выносят подков, церковных колоколов, живой, проточной воды. Кстати, говоря о проточной воде, — обратился он к Хобдену, отходившему от очага. — Помнишь ты большое наводнение, во время которого работник мельника утонул на улице Робартсбриджа?

— Еще бы. — Старый Хобден опустился на кучу угля возле камина. — В тот год я ухаживал за моей женой. Я был возничим у Плема и получал десять шиллингов в неделю. Моя жена уроженка Марша.

— Удивительно странное место этот Марш, — заметил Шосмис, — я слышал, мир делится на Европу, Азию, Африку, Америку, Австралию и Марш.

— Уроженцы Марша думают так, — сказал

Хобден. — Уж как я бился, стараясь разубедить в этом мою жену.

— А из какой деревни она была? Я забыл, Ральф.

— Из Димчерча, под стеной, — ответил Хобден, держа в руке картофелину.

— Значит, из рода Пет или Вайтгифт. Так?

— Она была Вайтгифт. — Хобден разломал картофелину, стал есть ее аккуратно, как это делают люди, старающиеся не терять ни крошки на ветру. — Пожив здесь, она стала разумна, но первые двадцать лет жизни со мной была бесконечно странной женщиной. И до чего чудесно обращалась она с пчелами!

Хобден отрезал кусочек картофелины и выкинул его за порог двери.

— Ах, я слышал, что все Вайтгифты умеют видеть дальше других, — сказал Шосмис. — А как она?

— Моя жена была честной женщиной и не занималась колдовством, — ответил Хобден. — Она только понимала значение полета птиц, мелькания падающих звезд, звука роящихся пчел и тому подобных вещей. И нередко лежала, не смыкая глаз, и говорила, что слушает призывы.

— Это ничего не доказывает, — проговорил Том. — Все уроженцы Марша — прирожденные контрабандисты. Она должна была слушать по ночам; это у нее в крови.

— Конечно, — с улыбкой ответил Хобден. — То есть когда несли контрабанду не в Марше, а поближе к нашему дому. Но не это волновало мою жену. Ее занимали нелепости; она говорила, — он понизил голос, — о фаризиях.

— Да. Я слыхивал, что в Марше в них верят. — И Том посмотрел в широко открытые детские глаза.

— Фаризии, — повторила Уна. — Феи? Волшебн… О, я понимаю.

— Жители гор, — произнес Пчелиный Мальчик и швырнул к порогу половину своей картофелины.

— Именно, — сказал Хобден. — У него (плетельщик указал на своего сына) ее глаза и ее чутье. Так выражалась она.

— А что ты думал?

— Гм, — промычал Хобден. — Человек, который вечно возится в поле, вечером занимается только сторожами дичи.

— Оставим это, — ласково попросил его Том. — Я видел, как ты выбросил за дверь хорошую часть картофелины. Ты веришь или не веришь?

— На картофелине было большое черное пятно, — с негодованием заметил Хобден.

— А я не видал пятнышка, и мне казалось, что ты хотел покормить кого-то, кому картофель мог пригодиться. Но оставим это. Веришь ты в них или нет?

— Я молчу, потому что ничего не слыхал, ничего не видал. Но если ты скажешь, что ночью копошатся не только люди, звери, птицы или рыбы, я не стану называть тебя лгуном. Но что ты скажешь, Том?

— Тоже промолчу. Я только расскажу одну историю, а ты суди о ней, как угодно.

— Пойдет речь о бессмыслицах, — проворчал Хобден, но стал набивать свою трубку.

— В Марше называли это отлетом из Димчерча, — медленно заговорил Том. — Может быть, ты слыхал историю?

— Моя жена десятки раз рассказывала мне ее… И в конце концов я верил ей… иногда.