Старая дева
Шрифт:
Я взялась за спинку стула, чтобы не упасть. Ноги отказывались повиноваться.
— Выдержать столько времени Откровение — сколько сил надо, а вы сомневаетесь в крепости ее, — продолжал отец Петр, осматривая нож, — и я полагаю, что это не все, но прочее Степанида сказать не успела. Что — зависть, злоба, обида старая?
Он поглядывал на меня с усмешкой, и я вспомнила, в каком я виде. Стыдоба и, возможно, грех. Каяться мне у столба на этот раз без притворства.
— Татьяна боялась ведьм, — сказала я. — Очень боялась. Она держалась от Моревны подальше, а Степаниду никто не подозревал
— Могла, так, — кивнул отец Петр, подошел к столу, выдвинул ящик и бросил туда нож. — Как урядник явится, отдам ему. Он и бабу вашу повторно допросит и запишет все как положено. Что полагаете делать с ней?
Моя игра в милосердие однажды уже сослужила плохую службу. Если бы я передала Татьяну уряднику, не случилось бы огромной беды.
И кто все же устроил в моем доме пожар, если не Степанида?.. Значит, не она заметала следы?..
— Суд решит, — пробормотала я и отвернулась. Из меня неподходящий вершитель судеб — существует закон, я подчинюсь любому его решению.
Отец Петр ничего не сказал мне про мой наряд. Не сказали и сестра Теофраста, и монах — словно ничего и не было предосудительного. Отец Петр велел им молчать или были иные причины — я не спрашивала. Магический допрос вымотал меня до предела, и я проспала до обеда, потом долго сидела в церкви, наигрывая псалмы и стараясь не встречаться ни с кем взглядами. Монашескую одежду я собственноручно почистила и вручила Никитке — он работал на церковном огородике, выглядел расстроенным, но, может, просто уставшим, за заботу меня поблагодарил низким поклоном, но зрительного контакта избегал. Я отметила, что ему рубаха будет велика, а штаны подвернет, невелика задачка. Не было здесь таких малышей в церковной прислуге, одни подростки.
Степаниду, как передала мне прибежавшая сестра Феврония, забрали из небольшой церковной тюрьмы и увезли, а Егор нашел крепкую воду и напился. О последнем мне, как о величайшем проступке, ближе к вечеру сообщил расстроенный донельзя Лука.
— Вот, барышня, мужик без бабы — что кошель без гроша, — печально заметил он. В карманах его что-то весело при этом звенело. — Стыд-то какой перед отцом Петром.
Я вымучила улыбку и понадеялась, что по всей округе уже не гуляет обросшая кучей подробностей история, как барышня Нелидова в одеже монашка гонялась за собственной крепостной.
Лука озабоченно вздохнул и собрался уже уходить, взял шапку и повернулся, как в коридоре послышался топоток, и в комнатку ко мне ворвался совсем молодой мирской служка. Мальчонку в силу возраста никто не учил, как следует являться под барские очи, или же здесь все были равны, за исключением священнослужителей, и посему он, не подумав ни поклониться, ни шапку снять, забормотал, опустив голову:
— Барышня Елизавета Григорьевна! Барин Анатолий Григорьевич приехали! Прикажете до вас провести или сами к ним спуститесь?
Глава двадцать девятая
Беда
— Да-да, я спущусь, благодарю, — кивнула я. Сердце ухнуло, в голове стало гулко, как в пустом доме, потом нахальным гостем постучалась первая мысль: какого черта моему брату тут делать? Денег нет, имущества нет, дом и тот дотла сгорел, или он знает, что появилось чем поживиться?
Приглашать брата сюда, в свою комнату, я была категорически не намерена. Я обустроила здесь пространство, в котором мне было комфортно, и пускать через порог кого-то, кроме крестьян, знающих свое место, и учтивых церковных насельников я не собиралась. Есть разница между человеком посторонним и гостем, и часто не так бьет по личным границам визит сборщика мебели или курьера, как сидящий на кухне старый знакомый.
Явился человек, который мог разрушить все, что я сделала, и, вполне возможно, я не смогла бы противопоставить ему ничего. Чтобы быть уверенной, мне нужна сестра Феврония — ее знания, ее хватка, но вмешивать сестру в семейные разборки здесь и сейчас, на стадии намечающегося и пока гипотетического конфликта, не самое разумное решение. Пока я спускалась, машинально переставляя ноги, не представляя, что скажу и что сделаю, меня сгрызло неприятное холодное беспокойство. Я будто результаты анализов ждала — другое сравнение на ум не приходило.
Брата моего поселили в «мужском» крыле гостинички; вход туда женщинам запрещен не был — лишь формальное соблюдение приличий: тут мужчины, тут женщины. Я постучала в приоткрытую дверь и вошла, готовая к любым неожиданностям, но иногда даже самые смелые предположения блекнут перед реальностью.
Я не сумела скрыть удивление, близкое к растерянности, и причиной тому был не худой невысокий офицер, уже потерявший половину волос — надеюсь, не в драках, — а ребенок. Девочка лет четырех, чинно сидящая на высокой кровати.
— Здравствуй, сестра, — приветствовал меня офицер, и растерян он оказался не меньше меня, поскольку на мне была монашеская одежда. Но хоть женская, подумала я, ему повезло. — Мост новый поставили?
Молодец, хмыкнула я, с места в карьер. На какие шиши, ему интересно, образовался через реку мост, но я проигнорировала его вопрос и улыбнулась малышке.
— Поздоровайся с тетушкой, Ольга, — скомандовал Анатолий, и девочка послушно сползла с кровати и сделала неуклюжий книксен. Я шагнула к ней и почувствовала, как по груди поползло знакомое тепло.
Первым желанием было сразу же отступить, но я понимала, что это немедленно отразится на малышке, ей невозможно объяснить, что тетка вовсе не от нее так шарахнулась. А Анатолию вообще не следует знать о том, в чем я сама еще не разобралась — в реакции Ока на явное применение мощной профессиональной магии, и вот сейчас — непонятно на что. Я стерпела, пересилила свой первобытный страх перед неизвестным, преодолела пару метров, разделявшие нас с Ольгой, и присела на корточки, чтобы оказаться с малышкой вровень.