Старая дорога
Шрифт:
Гость из Нижнего нравился Ляпаеву нескрытостью. Другой на его месте ловчил бы, утаивал цены. Он же, Богомолов, весь нараспашку. Еще сегодня утром, осматривая ляпаевский рыбный обоз, дотошно и долго копался в возах, трогал чешую и жабры, на свой выбор попросил распустить и раскидать два воза, ибо знал по опыту: на гнилой товар ищут слепого покупателя. Убедившись, что подпорченной рыбы нет, отвел Ляпаева в сторонку и сказал твердо, будто о деле решенном:
— Беру. О цене договоримся. Когда покупаешь, всегда дорого, продаешь — кажется дешево. Так уж… Ничего,
По пути в номер он откровенно признался Ляпаеву, что живет в городе уже полную неделю, цены изучал, за свою мошну постоит да и его, Мамонта Андреевича, ни обманывать, ни обижать он не намерен, что лучше переплатит полтину на пуд, нежели дружбу с хорошим человеком потеряет. А им и впредь предстоит торговать, так что все порешат по обоюдному согласию.
Ляпаев, снаряжая обоз, не имел в виду верхового покупателя, рассчитывал местным торговцам сбыть рыбу. Да бог, видать, рассудил по-своему. Знать, тому и быть, тем паче что Нестор Прокопьевич ему тоже приглянулся, да и человек, видать, порядочный, с крестом на шее — без плутовства, одним словом — каков продавец, таков и купец.
И вот теперь они «обмывают» сделку. Оба довольны и исходом торга, и друг другом. Нестор Прокопьевич изрядно захмелел. Электрическим звонком вызвал он полового и с плутоватой улыбкой что-то шепнул ему, а вскоре в номер явились две тощие, ярко размалеванные девицы и стеснительно остановились у двери. Нестор Прокопьевич с широкой улыбкой на лице шагнул к ним, сгреб девок в объятья и пьяно тыкался бородой в щеки то одной, то другой. Девицы словно бы этого только и ждали: осмелели, заулыбались, присели к столу и охотно выпили с мужчинами.
Та, что постарше, часто и мелко покашливала. Ляпаев брезгливо поморщился, потому как решил: чахоточная. Богомолов же ничего не хотел замечать, обнимал ее, целовал в щеки и губы, тянул к себе на колени.
Вторая, она назвалась Лерой, быстро смекнула, что Ляпаев человек иного склада, чем шумный и нетерпеливый бородач, приятным, мягким голосом неспешно рассказывала, что они жили прежде вдвоем с матерью, очень бедствовали. А недавно умерла мать, и вот… Тут она стушевалась, и Ляпаеву показалось, что глаза ее влажно заблестели. Так или нет, он не успел разглядеть, потому что из-за стола шумно поднялся Нестор Прокопьевич, налил всем коньяку в объемистые фужеры и провозгласил хмельным голосом:
— За мово астраханского друга. — Он перегнулся через стол, сгреб Ляпаева твердой цепкой рукой и сочно чмокнул в губы. И так же порывисто вылил внутрь себя фужер коньяку. Приказал: — Девки, целуйте Мамонта Андреича!
Девицы истошно взвизгнули и полезли целоваться. Мамонт Андреевич, хоть и был навеселе, все старался, чтоб та, которую он обозвал про себя чахоточной, доставала лишь до щеки, отворачивал от нее губы, а Лере не противился. И когда она коснулась твердыми горячими губами его губ, почувствовал, как уже немолодое его тело вздрогнуло, и он ответно потянулся к гостье.
Утром Ляпаев проснулся в постели один. Леры рядом не было, но он всем телом
Было время, еще при Лукерье, Ляпаев частенько позволял подобные вольности с другими женщинами. И ничего, кроме приятных воспоминаний впоследствии, не оставалось. А теперь… И одинок, и угрызений совести, казалось бы, нет перед женой, а поди-ка, муторно на душе. Видимо, годы диктуют свое.
Больше того, едва продрав глаза, Пелагея вспомнилась, беседы с нею, слова, которые говорил ей. «Господи, откуда явилась эта сатана на искушение души моей», — посожалел Ляпаев и потянулся к звонку, чтоб вызвать коридорного. Но прежде чем явился тот, в дверь ввалился сам «сатана» — Нестор Прокопьевич.
— Живой? Ну, слава те господи. А у меня голова раскалывается.
Вошел коридорный. Ляпаев повелел ему приготовить ванну, а сам, глуша отвращение, выпил с дружком стопку водки.
— Ну как? — Богомолов хитро подмигнул и маслено улыбнулся: — Ничего девка-то? Оне, тощие, будто змеи. Обовьют — не отдерешь от себя.
— А-а! — Ляпаев гадливо отмахнулся. — Давай-ка лучше еще по одной.
— Этта можно, — проворно согласился Нестор Прокопьевич. — Пить — не работать. Хоша пить — тоже дело и нелегкое. Тяпнем-ка водочку русскую. С девками и коньячок можно, а мужикам водку употреблять пристойно. Все остальное — буза, червяков в желудке только разводить…
Богомолов не переставая говорил, обнимался, приглашал нового дружка в Нижний, а Мамонт Андреевич с тоской думал, что вот опять пройдет день в попойке, явятся девки и повторится вчерашнее, а наутро опять же вставать больным и разбитым и в такой неприглядности пускаться в обратную дорогу.
И Резеп отчего-то не показывается, и неизвестно, как исполнил он все, что ему поручалось, — отобрать и закупить в английском магазине Керна оснастку для судов: пеньковые канаты, цепи, якоря, баштуги, темляки, блоки парусные, все необходимое для ремонта посудин: гвоздей, пакли, скобы, дранки и другую дребедень. И хотя Ляпаев надеялся на плотового, неосведомленность эта тяготила его, и он лихорадочно соображал, как, не обижая своего покупщика, покончить бражничанье. Да и грешно в его возрасте с гулящими девицами знаться. И так уж вчерась грех на душу принял.
Ляпаев вспомнил, что еще не наведывался к Лукерьиной сестре. Вести дошли до него, что больна свояченица неизлечимо. Полгода тому послал ей денег телеграфом. Получила ли, нет ли — неведомо. Глафирка, дочь ее, могла бы и отписать, не ребенок, лет, поди-ка, за двадцать.
Мысли о свояченице и Глафире обрадовали Ляпаева: надо непременно сходить, божеское дело — страждущим подсобить, все лишний грех спишется.
Пока Ляпаев предавался грехоискупительным мыслям, вновь появился коридорный, прошел в ванную комнату и, выйдя, напомнил: