Старая дорога

Шадрин Адихан

За этими короткими словами немало и радостного и обидного в сиротской жизни. Но рассказ не о том. Все началось, когда он вернулся в свой поселок.

Отца к тому времени схоронили соседи, в родном доме поселилась многодетная семья из приезжих. Потому Илариона поместили в общежитии. Сказали:

— Пока живи. Поженишься как, освободим дом.

С Анной они в детстве в школу бегали — в начальных классах, за одной партой даже сидели. И не вдруг он признал в стройной русоволосой девушке рыжую, конопатистую, с короткими косичками одноклассницу. Анна

в конторе кассиршей работала. Пришел он как-то в бухгалтерию, а она за стойкой бумаги перебирает. Посмотрел: вроде бы знакомая обличием. В это время ее окликнули. Тогда-то он и признал ее.

Да и Анна подивилась немало тому, как из крупноголового, с торчащими ушами и до красноты облезлым носом, мальчишки образовался такой видный парень.

— Будто и не ты это, Ларя, — улыбаясь, сказала Анна. Она всегда его так звала — Ларя.

Одним словом, все свелось к тому, что через год сыграли свадебку. Отгулял Иларион положенные три дня, а наутро собрался в рейс — шоферил он в те годы. Поездка намечалась в город с ночевкой, а потому Иларион заскочил домой, чтоб попрощаться с молодой женой — она догуливала отпуск.

И вот тут-то и случилось то самое, что враз изменило их жизнь.

Анна вышла к калитке проводить его. Иларион по давней шоферской привычке обошел вокруг машины, обстучал скаты носком ботинка и, довольный, полез в кабину. Анна подскочила к машине, озорно взобралась на подножку.

— Возьми меня, а?

— Тоже радость — полста верст пылиться…

— А мне скучно будет.

— Не помрешь, — Иларион привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — Вернусь как, на субботу-воскресенье за ежевикой уедем. На островах, говорят, навалом ее в этом году. Ну, слезай…

Он дал задний ход, чтоб объехать поленницу, заготовленную отцом Анны, и тут услышал истошный крик жены. Иларион в страхе нажал на тормоза, дернул машину вперед и увидел, как Анна бросилась к задку машины. Илариона будто кто вышвырнул из кабины грузовика.

Страшная картина предстала перед его глазами: неестественно подвернув под себя руки, лежал на земле трехгодовалый соседский первенец Ленька…

Мальчонка не кричал и даже не стонал, он был в бессознательности, а Илариону показалось, что задавил его насмерть. Бледный, как полотно, он поднял Леньку на руки и, не помня себя, топтался возле машины, пока Анна не ввела его в дом.

Вот так свадебная неделя завершилась несчастьем. Леньке резали руку и заковали в гипс, а Иларион будто ополоумел: слова из него не выколотишь, глаза ко всему безучастные, лицом почернел… Анна да и Ленькины отец-мать опасливо зашушукались: как бы умом не тронулся мужик.

А тут, естественно, ГАИ, милиция, Совет. Все интересуются, расследуют — дознание ведут. Только никто путем не может объяснить, откуда вывернулся этот пострел Ленька, какая нелегкая потащила его под машину. Вины Иларионовой не нашли, но права водительские он сдал и решил навсегда оставить машину. После случая с Ленькой уже не мог за баранку садиться. Подменили будто мужика.

Прошел месяц, а Иларион

в себя не может прийти. Все ему чудится Аннин крик, Ленька бездвижный видится. И мнится: будто все его сторонятся, как прокаженного, пальцами в него тычут.

Однажды сказал Иларион жене:

— Уедем отсель, не могу больше.

Анна в рев:

— Как же, Ларя, отца-мать оставлю. Все вокруг свое, родное.

— Ну, как хошь. Не неволю.

— Что болтаешь-то, — осерчала Анна и сквозь слезы: — Как же я без тебя. Теперь куда ты, туда и я…

Через неделю Иларион выразился более определенно:

— На Быстром охотбазу строят. Заявление подал.

— А как же я? — Анна в растерянности опустилась на стул и умоляюще уставилась в мужнины глаза.

— И тебе место есть. На пару и будем хозяйствовать.

— Вдвоем?

— Кто нам еще нужен… Мне и тут тошно людям в глаза смотреть.

На этом разговор и окончился. А вскоре плотники проконопатили сруб, настелили полы, потолок, накрыли шифером крышу, и молодые переехали на охотбазу. Окраску стен завершили уже при них. Печь только что сложили, и Анна сама промазала и побелила ее, не забыв под шестком вмазать кусок зеркала. Поначалу это громоздкое, на пол-избы, сооружение удивило и огорчило Анну, но старый печник успокоил:

— В тутошных местах мыслимо ли без русской печи? Она и для угреву и для варки одинаково годна. А приспичит — хлеба можно печь. В подпечье все свое хозяйство храни: кочергу, ухваты, совки, голики — все уместится. В лютую стужу — курам жилье.

Уже потом Анна не раз убеждалась в правоте печника. Ко всему, что перечислил мастер, Анна обнаружила еще одно неоценимое достоинство. Иларион, бывало, в непогодь не раз возвращался из объездов промокшим до нитки. И тогда в запечье, в нешироком пространстве меж задней печной стеной и избяным срубом, на граненых шпигорниках развешивалась для сушки охотничья амуниция — лучше сушильни и не придумать.

3

…Остров заливало водой. За годы жизни на Быстром подобное случалось не единожды. Ежевесенние половодья — само собой. Чуть ли не на два месяца вокруг махонького сухого пятачка не остается. Но весна есть весна. Все зверье к майскому разливу самой природой подготовлено, с низин загодя кочует на солонцы и бугры. И вода-то по-праздничному ласковая, не вдруг наливается, теснит зверей поначалу с низин и ветловых стариц, потом уж с островов.

Весенние разливы не приносят большой беды.

Осенние — вот погибель.

Дыхнет штормяк с моря, давнет тугой волной и за ночь-другую превратит дельту в непролазные плавни. Спасайся кто как может! А как спасешься, если на десятки верст море разливанное. И то ладно, что не открытое, а сплошь в ивовых и камышовых мелководьях. Зверь хоронится в тех крепях, плутает, пока на солонцы не выбьется.

И гибнет немало. После водоспада, при объездах, Иларион частенько натыкается на дохлых кабанов, лисиц и енотов. А то — по Быстрому сплывают к морю вздувшиеся тушки.