Старая шкатулка
Шрифт:
– Быть того не может, – сказала она решительно. – Вы такой вопрос не задавали, иначе вспомнила бы о расписке.
Я молча раскрыл папку с уголовным делом на том месте, где был подшит протокол допроса Федотовой.
– Вот, читайте, – показал пальцем, где было написано моей рукой, но с ее слов, следующее: «Никакой расписки Лозинская у меня не требовала. Она верила мне на слово, да к тому же все это хотела сохранить в тайне, поэтому никакого разговора о расписке не было, никто из нас ее не писал. А о том, чтобы пойти к нотариусу, и говорить нечего…» – Как это понять?
– Я так не говорила. – Она из-под рукава платья
– С какой стати?
– Ошибочка у вас вышла, или же превратно поняли меня.
– Ладно, пусть будет так… Значит, расписку вы давали, ведь так? – Я помахал бумажкой.
– Да чего уж там? – нахмурилась Мария Гавриловна. – Писала я ее, шут с ней!
– Почему же тогда, вернув Лозинской шкатулку с драгоценностями, как вы утверждаете, не потребовали расписку обратно и не уничтожили ее? Ведь Лозинская могла пойти на шантаж?
– Эта старая развалина? – пренебрежительно произнесла Мария Гавриловна и поджала губы.
Я не стал стыдить ее за последнее слово и напоминать древний афоризм о мертвых, – ведь даже Дорфман вспомнил о нем, хотя, как я понял, и он не питал нежных чувств к Лозинской.
– Могла же она прийти к вам, оставить драгоценности, а потом, как утверждаете вы и ваша дочь, забрать их обратно, при этом даже поругавшись с Полиной? Значит, жизненные силы у нее сохранились? С таким успехом она могла пойти в суд, предъявить расписку и заявить, что вы присвоили ее богатство. А вы говорите так спокойно? – возбужденно произнес я.
– Да не придавала я этой бумажке такого значения! – презрительно отмахнулась Мария Гавриловна. – Я была рада, что, наконец, избавилась от обузы, и совсем позабыла о расписке!
– Странная забывчивость, Мария Гавриловна, очень странная, – сказал я хмуро.
– Я вернула драгоценности Нате, – упрямо произнесла Мария Гавриловна. – Это и Полина может подтвердить.
– Она знает о расписке?
– Конечно!
– Но она почему-то тоже забыла упомянуть о расписке при допросе.
– Вы и Полину спрашивали? – удивленно спросила Мария Гавриловна, чуть наклонившись вперед.
– Да. Ездил к ней, в Краснодар… Вы же дали ее адрес?
При этих словах лицо Марии Гавриловны помрачнело, и я догадался, что она знает о дочери и зяте все.
– Гос-споди! Стоило ли ехать в такую даль?
– Для раскрытия дела полезешь и на дно морское, Мария Гавриловна, – сказал я тихо. – Полина, так же, как и вы, позабыла рассказать о расписке. Что бы это значило?
– Не знаю, милый, не знаю. – Мария Гавриловна тяжело поднялась и направилась к сумке. Поставила ее на стул, стала вынимать яблоки и складывать их на тарелку. Наполнив, прошла на кухню – я услышал шум воды из крана… Вернувшись, молча выложила помытые яблоки в вазу и придвинула ко мне:
– Ешьте, пожалуйста.
Я взял яблоко с красным боком и машинально надкусил его. Несмотря на невзрачный вид, оно оказалось вкусным, с кислинкой.
– Вижу, не верите, что я вернула Нате драгоценности. – Мария Гавриловна тяжко опустилась на стул. – А вы порасспросите-ка ее соседа, который рядом живет. Кажется, его Борисом Исааковичем кличут. На сыча похож… Он скажет, что было на самом деле так.
Она выдала точный портрет Дорфмана, но я не стал распространяться на эту тему, и спросил:
– Откуда знаете соседа Лозинской и как его зовут?
– Ната несколько раз к нему обращалась
– Когда?
– Тогда, когда я была у нее!
– Вы раньше об этом не говорили, – заметил я негромко. – Как это было?
– А вот как… Через несколько дней после возвращения шкатулки с драгоценностями я решила навестить Нату, объясниться, потому что она ушла недовольной из-за Полины. Дочь, наверное, говорила вам, что Ната очень рассердилась на нее за то, что бухнула прямо в лицо: «Имея такое сокровище, беды не оберешься!» Да? – Я кивнул, а Мария Гавриловна продолжила: – Ната ответила, что пусть она не каркает, и с силой вырвала из моих рук шкатулку… Дура я, дура! – вдруг вскричала Мария Гавриловна. – С ней же вообще тогда невозможно было говорить. Наверное, потому я тогда и не потребовала у Наты расписку. А когда пришла к Нате, у нее сидел тот, Борис Исаакович. Я-то безо всякой задней мысли и спросила, мол, целы ли ее драгоценности? Она как-то странно посмотрела на меня и ответила, что хранит их в надежном месте. Мне бы уняться, посторонний все же. Да словно какой-то бес вселился в меня: «Зачем тогда приносила?» Она выпрямилась и надменно – чисто барыня: «Вы оставите меня когда-нибудь в покое, Мария Гавриловна?» Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Я дрожала над ее добром, не знала ни сна, ни покоя, и вот как она отплатила за это! Я – бедовая, Полина в меня уродилась, не выдержала и наговорила Нате всякое. До расписки ли тогда было!.. Гос-споди, лучше бы я проглотила свой язык! Нате стало плохо, пришлось делать уколы… Когда она немного пришла в себя, я попрощалась и ушла. С той поры я Нату не видела… А вы знаете, почему она принесла мне драгоценности? – Такого вопроса я не ожидал.
– Догадываюсь… Из-за Ганиева, врача… – сказал я.
– Точно, – подтвердила Мария Гавриловна. – Каким-то путем он узнал о драгоценностях. Ната видела, как он тянет к ним руки. Принесла их мне на временное хранение, но так, чтобы об этом никто не знал, и Ганиев в том числе. На беду об этих драгоценностях узнала Полина, она даже примерила их. Когда Ната поняла, что и Полине известно о драгоценностях, она вообразила бог знает что и забрала их обратно. Вот и весь сказ. – Мария Гавриловна умолкла и вновь вытерла лицо платком.
– Почему обо всем этом раньше не рассказали, Мария Гавриловна? – чуть не простонал я.
– Не казните меня. У меня, как говорит внук, позднее зажигание… Да и что бы вам дал мой рассказ? Я же не знала, как не знаю и теперь, кто убил Нату!
– Как вы думаете, Мария Гавриловна, после вас не давала она на хранение драгоценности кому-нибудь?
– Не знаю… При той, последней, встрече Ната в присутствии своего соседа ясно дала понять, что драгоценности хранит в надежном месте. Это и Борис Исаакович должен подтвердить. А вот хранились ли драгоценности у нее самой или у кого-нибудь еще, не знаю.
– Раньше вы знали Бориса Исааковича?
– Нет. Вот тогда и узнала, кто он такой и как его зовут. В прежние годы изредка захаживала к ней, но соседа не видела, да и вообще не ведала о его существовании.
Лишь сейчас я заметил, что передо мной лежит надкушенное яблоко…
Дорфман на этот раз был какой-то притихший. От Марии Гавриловны я заехал за ним и привез в прокуратуру.
– Разве вы не все выяснили у меня за те два раза? – спросил он, напоминая о прежних наших встречах, и его печальные глаза остановились на мне.