Старая собака

Круковер Владимир Исаевич

Старость куда–то ушла. Присев на пенек, Валентин записал:

Вновь меня в дорогу рок мой гонит. Надоел и сам себе, и всем. Унесут растерянные кони Панцырь мой, мой меч, кинжал и шлем. Без доспехов, со стихом и скрипкой В мир пойду под рубищем шута, С навсегда приклеенной улыбкой На обрывке старого холста.

Вечером он напился, безобразно поругался с ехидным начальником, грозил затравить его Диком. Потом палил из нагана в потолок. Потом заснул, не раскрыв постель. Дик спал уже не на полу — на топчане, прижавшись под бок. А утром подошел пожилой стрелок и спросил: «Валентин Геннадьевич, не поможете купить мотоцикл «Урал»? «А почему ко мне?» — удивился Валентин. Голова у него раскалывалась. «Ну, Вы человек городской,

интеллигентный… В обед следующего дня Валентин выехал. Он собирался взять с этих денег толику, вернуть потом, но, когда заехал за расчетом, нахвастал, что получил гонорар за сборник стихов, выставил угощение, заснул у дежурного в питомнике. Утром, еще не раскрывая глаз, тщательно вспоминал, боясь сунуть руку за пазуху, а когда сунул — застонал: денег не было. Кто–то из вчерашних подал голос: «Проснулись, Валентин Геннадьевич? Мы тут уже расстарались на поправку». Валентин опохмелился. «Деньги туточки, в сейфе» — подал голос тот, услужливый, «не запамятовали?» «Я ничего не забываю», — мгновенно соориентировался Валентин! Он пересчитал пачку. Не хватало 15О. Не пропили же они такую сумму?! Он выпил еще полстакана, спросил грубо. Оказывается, занял начальнику питомника 1 ОО рублей. Даже расписка обнаружилась в кармане. Пошатываясь, успокоенный, зашел к Дику в вольер. Пес полез лизаться. А услужливый повосхищался собакой, но и подкусил:

«Овчарки, мол, лучше все же». «Давайте вашу овчарку!» — раздухарился Валентин. Овчарка оказалась кавказской. Огромный угрюмый пес. Вокруг толпились, вино било в виски. Валентин отстегнул поводок.

Когда они ехали домой, Валентин поклялся сделать Дику спокойную старость. Он поклялся с похмелья, смазывая йодом рваные раны на плечах собаки. Через час он напился. Ехали они по–королевски. Фуражка ВОХРа и солидная пачка денег предоставили им отдельное купе в спальном вагоне. В этом купе пила вся поездная бригада; Дик все время сидел в наморднике. Хоть в забытье, Валентин был спокоен за деньги: Дик охранял свирепо. На большой станции, где меняли тепловоз, произошло событие. Валентин задремал, проснулся от отчаянного стука в окно. Увидел жестикулирующего проводника, вышел, удивляясь тишине ранее переполненного вагона, в тамбуре обнаружил Дика. Он стоял в боевой позе, на перроне качались головы пассажиров. Снова пили, Дик в наморднике яростно косил на гостей. Бригадир восхищался:

«Это же собака. Выгнал всех из вагона! Ты хоть стреляй в него. Это черт, а не собака. Как он дверь–то открыл?» Дик открыл дверь просто: у боксеров лапы, как руки. Когда хозяин спал, он отчаянно переживал, в каждом за дверью подозревал обидчика. И с решимостью благородной породы счел нужным нападать первым. Так же, как напал на кавказского волкодава. Он не испытывал к нему зла — он защищал хозяина. Второго хозяина…

В город приехали ночью. Валентин вышел из вокзала налегке: собака, спортивная сумка через плечо. В сумке три бутылки «Плиски», блок сигарет, кусок нельмы, лакированные туфли для Светы. Света жила за городом. Валентин до утра заехал к своим. Разбудил их, напугал собакой, которую пришлось привязать на балконе, заставил братьев пить с ним. Рано утром уехал к Свете. Собаку оставил. Они встретились радостно, рука у Светы подживала, но стала она бояться боксеров. Даже маленьких, добродушных. Дика решили определить в сарае у Светы, отгородили ему вольер, но затянуть его пока было нечем. Валентин привез собаку вечером, привязал на толстую цепь. А на другой день Светин брат зашел в этот сарай с пакетом пирожков. Кидал их Дику, Дик ловил на лету, пятился. Когда цепь достаточно ослабла, а человек, не замечая этого, приблизился, Дик прыгнул. Брат все же вырвался, цепь и старые зубы помешали собаке докончить расправу. Еще сгоряча, заскочив в дом, кричал «Убью!», искал ружье. Валентин, тоже сгоряча, вмазал ему по зубам. Упал. Не столько от удара. Отправили в больницу с порванным сухожильем и сломанной ключицей. Дик стал по–настоящему опасен. Валентин пил, метался. Он был со Светой — тянулся к собаке. С Диком тосковал по Свете. Своей извращенной, напуганной преданностью пес заключил его в вакуум чувств. Предать вторично собаку он не мог. Расстаться на год–два со Светой не мог тоже. А Света жила не в безвоздушной среде. Как–то, опять по причине пьяного, дурацкого спора, натравил Валентин Дика в наморднике на молодую овчарку. Дик справился. Он свалил соперника, обвил его лапами, пытаясь укусить, а потом, прижимая к земле, начал вдруг рвать задними лапами живот жертвы. Бедный овчар от страха обмочился. Дик, конечно, был великолепен. Пожилая, неукротимая машина для убийства.

А деньги доверчивого стрелка таяли. И запой подходил к концу. Валентин не столько пил, сколько отлеживался в сарайчике около Дика. Поставил раскладушку, застелил спальным мешком, натаскал книг, пива ящик купил. Выходил из запоя с комфортом. Света приходила к нему, сидела, гладила по руке, но не могла перебороть страха, хотя Дик привязь не натягивал, был большей частью в наморднике, только косил круглый, красноватый глаз. Дик ненавидил на расстоянии, молча. И их встречи получались скомканными. А ходить гулять Валентин не хотел. Ему до туалета и то противно было ходить. Похмелье было долгое, как и «веселые денечки». Шевелиться, думать — упаси боже. Вот листать книги, едва проникая в суть, дремать, глотать пива, подавляя тошноту… На пятый день Валентин захотел есть. Верный признак выздоровления. Света еще не слишком ориентировалась в сложных взаимоотношениях

своего Валентина и алкоголя, все думала, что он из–за собаки на нее обижается, хотя в чем она–то виновата, что все так складывается дурацки. На его желание есть отозвалась вдохновенно: сварила курицу. Она знала, что Валентин не ел пять дней! Ей казалось это ужасным. На седьмой день Валентин пошел в баню, переоделся в свежее белье, новый костюм. Денег оставалось мало, но все равно порядочно. О том, что они не его, он старался пока не думать. В этот день он много гулял с Диком, а вечером пошел со Светой в театр. Когда они вернулись домой, Дика не оказалось на месте. Теща, неумело кривя губы, рассказывала про собачников, вызванных соседями. Послезапойную томность, как рукой сняло. За несколько часов Валентин успел многое: поднял на ноги знакомых из редакции, милиции, добрался до ветврача области. Дика вернули в полночь. Заспанный сторож проморгаться не успел, как подъехали к собачнику три машины с разнообразным начальством, забрали собаку и исчезли в ночи. Дик вновь поселился на балконе. В интеллигентной пустоте квартиры затикало его тревожное сердце. А Валентин метался по городу, суетился, искал то ли работу в тайге, где–нибудь на метеостанции, то ли отвлекался этими поисками. Ему часто виделось, будто вводит он иглу в упругую мышцу Дикиного бедра, а пес лижет в лицо, не обращая внимания на пустяшную боль. Потом засыпает. Сам Валентин засыпал только после трех таблеток снотворного.

Мы продаем собак бездумно,

А потом

Они приходят в наши сновиденья…

Выхода, казалось не было. И выход нашелся. Напряжение разрядилось внеочередным, коротким запоем. Он поглотил остатки стрелковых денег, избавил от Дика, унес Валентина с дурой-Светой в новые города, в старую жизнь. Валентин убегал от себя, но в дорогу брал себя же. Нет, чтобы оставить в багажной камере. А Света была дурой, потому что верила. Впрочем, благодаря этой вере, она была не просто дурой, а дурой счастливой. Где Дик, дожил ли до смерти естественной? Смутно помниться, как передавал его знакомому геологу, как убеждали друг–друга, что в тайге привыкнет и к третьему хозяину. Как обмывали сделку. Как Дик метнулся к горлу Валентина, беспомощно ткнулся намордником, обмяк весь, покорно пошел за геологом. Эту ночь Валентин впервые провел в вытрезвителе.

Собачьи личности

Я уже упоминал, что некоторые художественные произведения дают кинологу больше пользы, чем наукообразные учебники. Гениальные наблюдения К. Лоренца сконцентрированы в его книке «Человек находит друга», почти полностью посвященной собакам, и отчасти в более раннем произведении «Кольцо царя Соломона. По происхождению он разделяет собак на «шакальих» и «волчьих», что вполне соответствует различиям в характере и поведении. «Если первые, — пишет он, — относятся к хозяевам как к собакам–родителям, то вторые видят в них скорее вожаков стаи и ведут себя с ними соответственно».

И еще цитата оттуда же: «Покорности инфантильной шакальей собаки у волчьей собаки соответствует гордая «мужская» лояльность, в которой подчинение играет весьма малую роль, а рабская покорность — никакой. Волчья собака в отличие от шакальной вовсе не видит в хозяине чего–то вроде помеси отца и бога, для нее он скорее товарищ, хотя ее привязанность к нему гораздо прочнее и не переносится с легкостью на кого–нибудь другого».

Понимание некоторых психологических нюансов взаимоотношений человека и собаки необходимо начинающему собаководу. Автор расскажет об этом в полухудожественной форме, приводя примеры из собственной практике, иллюстрируя рассказ конкретными эпизодами, происходившеми с конкретными животными.

Возвращение

1

Мичман — это огромный волкодав. Жил в частном доме, но не на привязи. Бегал по двору, вел себя культурно. Гостей пропускал только до темноты, позже пропускал только в сопровождении хозяев. Чистоплотный был очень. В любую погоду бегал на речку купаться. Ледяная ангарская вода его не пугала. А с речки приносил дрова — здоровенные чурки приволакивал, ухватив за боковой сучок.

Среди собак микрорайона, примыкающего к городу деревянными домами, был абсолютным лидером. Но не особенно интересовался общением с собратьями. Игривость в нем сочеталась с серьезностью. С ребятами играл и баловался по–щенячьи. А со взрослыми гулял настороженно и сурово. В лесу с ним ружья не надо было: догонял косулю, зайца, давил, приносил хозяину.

Пять лет прожил он полноправным членом семьи. И пропал. Всякое думали, но предпложить, чо Мичмана украли, не смогли. И лишь спустя шесть лет после пропажи узнали его историю.

Мичмана увел сосед. Пес его хорошо знал, доверял. Сосед надел намордник, цепь и за большие деньги продал уезжающему полярнику. На Таймыре Мичман ходил в упряжке, быстро стал вожаком, пользовался уважением нового хозяина. Но любви между ними не возникло.

Через шесть лет полярник вышел на пенсию и вернулся в Иркутск. Мичмана забрал с собой. Купил дом в совсем другом районе города, посадил собаку на цепь. Тут и наткнулись на него старые хозяева. Не они узнали его, поседевшего, сурового. Он сам узнал их, мгновенно заскулил детским голосом. Потом целовал подошедших, извивался от полноты чувств. Ошеломленный нетипичным поведениеем грозного и угрюмого пса, полярник венул его старым хазяевам безропотно, рассказал историю приобретения.