Старьевщик
Шрифт:
Старьевщик как раз грузил свои трофеи в мини-фургон, который выглядел так, будто над крышей и по бокам у него выросли грибы. Присмотревшись, я сообразил, что весь кузов машины сплошь обклеен деталями конструктора «Лего».
Старьевщик запер заднюю дверцу, потом открыл дверцу со стороны водителя. Я увидел, что его фургон приспособлен для безногого шофера, и там есть рычаги тормоза и акселератора. Один мой знакомый с парализованными ногами водил как раз такую машину. Экзоскелет помог Старьевщику забраться на сиденье и устрашающе точными движениями задействовал макропрограмму, которая запустила двигатель, застегнула плечевой пояс, тронула
– Приветик, дружбаны! По коням, мы отправляемся!..
Фургончик сдал назад и, постепенно ускоряясь, двинулся прочь от аукционного дома.
Я тоже сел в грузовик и поехал домой. По правде говоря, я упустил этого ублюдка.
* * *
Кое-кто считает, что надо бы просто вытурить и Старьевщика, и его сородичей с нашей планеты, да и вообще из Солнечной системы. Мол, со стороны инопланетян нечестно держать в секрете от нас свои технологии. Некоторые вообще готовы захватить инопланетный корабль, разобрать его до винтика, построить собственный и отправиться в путь, чтобы хорошенько надрать чужакам задницу.
Да что толку махать кулаками!
Прежде всего, ни одно существо с человеческим ДНК не переживет путешествие в одном из таких кораблей. Насколько я понял, они представляют собой своего рода часть организма сородичей Старьевщика, и мы не способны с ними состыковаться. И потом, чужаки все же позволяют нам пользоваться их технологиями. Они только не раскрывают их до конца. Но каждый раз сделки заключаются по-честному.
И не то чтобы космос был нам недоступен. Как только мы сумеем изобрести способ добраться до их родного мира, никто не встанет у нас на пути. Но и вести нас туда за ручку инопланетяне не желают.
* * *
Всю неделю я провел, прочесывая «секретный бутик», он же центр продажи некондиционных товаров «Гудвилл» на Джарвис-стрит. Моя теория везения на дворовых распродажах, помимо прочего, утверждает, что если и потеряешь зря денек в магазине поношенных вещей, то когда-нибудь потом обязательно сорвешь крупный куш. Поэтому я трудился там очень усердно и перерыл кучу никчемной дряни. Я знал, что обидел фортуну, так что не стоило ждать удачи, пока не удастся загладить вину. Работал я в одиночку, и мне не хватало зоркого взгляда Старьевщика и его заразительного энтузиазма.
Я как раз стоял в «Гудвилле» у кассы со своими приобретениями, когда какой-то парень в деловом костюме похлопал меня по плечу.
– Извините, что беспокою, – сказал он. Все в его облике выглядело дорогим: и костюм, и маникюр, и прическа, и очки в проволочной оправе. – Меня очень интересует, где вы отыскали вот это.
Он ткнул пальцем в отделанное стразами укулеле с выжженной на корпусе ковбойской шляпой. Я выбрал его с легким чувством вины, понимая, что Старьевщик может приобрести его на следующем аукционе.
– На втором этаже, в секции игрушек.
– А чего-то подобного там больше нет?
– Боюсь, что нет, – ответил я. Кассир взял у меня укулеле и стал заворачивать его в газету.
– Понятно, – сказал парень с видом малыша, которому не разрешили купить щенка. – Вы, наверно, не собираетесь его продавать?
Я протянул руку и подождал, пока кассир передаст мне другие покупки: несколько старых романчиков в матерчатых переплетах, которые я собирался сбыть в каком-нибудь букинистическом
– А сколько дадите?
Сам я заплатил за укулеле ровно один доллар.
– Десять долларов?
Я чуть не сказал: «Продано!», но тут же прикусил язык.
– Двадцать.
– Двадцать долларов?
– Как раз столько оно стоит в бутике на Куин-стрит.
Парень достал тощий кожаный бумажник и выудил оттуда двадцатку. Я вручил ему укулеле. Лицо у него засветилось, как электролампочка.
* * *
Нельзя сказать, что моя взрослая жизнь такая уж несчастливая. С другой стороны, не скажешь, что мое детство было таким уж счастливым.
Но тем не менее есть такие воспоминания, которые действуют на меня, как стакан живой воды. Мой дед жил в старинном, викторианских времен, фермерском доме близ Милтона. Там мы всей семьей сидели за круглым сосновым столом размером с мою нынешнюю квартиру, и мне разрешалось играть в продуваемом всеми ветрами сарае, где сеновал был доверху забит сеном, старой рухлядью и «тарзанками».
У деда был приятель по имени Федор, и мы целыми вечерами просиживали у него на автомобильной свалке. Они с дедом курили и толковали обо всем на свете, а я лазил в темноте по грудам искореженных машин. В некоторых «бардачках» попадались настоящие сокровища: например, помятые фотографии школьников, гримасничающих у дорожных знаков или маршрутные карты далеких мест. Как-то я нашел там путеводитель по Международной ярмарке 1964 года в Нью-Йорке, тюбик губной помады, похожий на никелированную пулю, и пару женских перчаток из белой кожи.
Федор занимался перепродажей старья и где-то купил половину карусели с несколькими лошадками и частью балдахина с выцветшей краской и выступающими сквозь ткань острыми углами. Тут же рядом стоял танк без башни и гусениц, побывавший на войне в Корее. Внутри танка висели остатки старых картинок с полуголыми красотками и график дежурств, а на днище виднелась надпись «Здесь был Джонни». Внутри коморки для служителя в центре карусели осталась груда сдвоенных фантастических романов издательства «Эйс букс» в бумажных переплетах. Эти романы сложены так, что, прочитав один, вы можете перевернуть книгу и начать чтение второго. Федор позволил мне взять их, и внутри одного томика я нашел залоговую квитанцию на транзисторный приемник из Мейкона, штат Джорджия.
Когда мне исполнилось четырнадцать, родители стали оставлять меня одного в доме, и я не мог удержаться, чтобы не пошарить у них в комнате и не сунуть нос в самые укромные уголки. У мамы в шкатулке для украшений нашлись оставшиеся со времени их медового месяца в Акапулько книжечки картонных спичек с паршивенькими изображениями пальм. Папаша держал в ящике для носков старую фотографию с Побережья Мускулов, где он стоял без рубашки, выставив напоказ свои бицепсы.
Дед хранил старые вещи моей матери в подвале, в пыльном армейском сундучке. Я с удовольствием перетряхивал его содержимое, доставая то уши Микки-Мауса, оставшиеся после поездки на поезде всей семьей в Диснейленд в 57-м году, то ее дневники, то блестящий картонный знак, свидетельствующий о счастливом шестнадцатилетии. А еще там попадались сильно потрепанные плюшевые зверушки и школьные учебники, где мама исписывала страницу за страницей, пробуя разные варианты своей подписи.