Старики и бледный Блупер
Шрифт:
Генерал Клыкастый Кот – продажный чиновник, конечно, но дела ведет честно. Генерал Клыкастый Кот палит из своих ржавых старых пушек, выполняя условия контракта с Дровосеком. Летящие сюда снаряды – предупреждение.
Командир Бе Дан, Дровосек и Бодой Бакси разбегаются по дамбам в разных направлениях. Сонг куда-то пропала.
– Трук Тханг! – вопит беззубый старикан, что пилит снаряды. – Трук Тханг! Трук Тханг!
И он не ошибается. В небе полным-полно вертолетов. Саранча-убийца летит, вооружены до зубов, ганшипы и транспортные вертолеты, которые жужжат высоко в небе, не торопясь, выжидая, когда стихнет огневой вал артиллерии.
Все бегут кто куда. Деревенский гонг бумкает, басовито резонируя, оповещая всех о нападении.
Я не двигаюсь с места. Джонни-Би-Кул машет на прощанье и уносится прочь, чтобы позаботиться о своем буйволе. Моя нога все еще плоховато действует из-за ранения, которое я получил на боевом задании. Топать я еще могу, но вот когда приходится бежать, я перемещаюсь неуклюже, медленно и неловко. Укрытий на чеках нет. Мне совсем не хочется, чтобы ганшипы застали меня на открытом месте.
После того как генерал Клыкастый Кот решает, что его нарушения приказов продлились до того предела, после которого нельзя уже будет списать их на обычные превратности войны, артиллерия прекращает огонь, и небо теперь свободно для ганшипов.
Из-под навеса лууданного завода я наблюдаю за тем, как американские самолеты заполняют собою небо. Ножами режут воздух зеленые крылья, и четыре истребителя-бомбардировщика "Фантом" смыкают строй, чтобы отбомбиться по деревне.
Пятисотфунтовые бомбы летят вниз под углом, черные капли с иксами на верхушках. Могучие колокольчики распускаются и на миг повисают в воздухе, едва заметные, как жар от горячей дороги. Хижины, деревья и расчлененные люди взмывают в небо. А затем, и кажется, что без какой-либо связи с этим, раздается глуховатый тяжелый удар, сразу же после которого вздрагивает земля.
Я подтягиваю вверх тростниковую циновку в одном из углов лууданного завода и поднимаю дверцу тоннеля. Я забираюсь в тоннель, и дверца падает обратно на место.
Я выучил расположение всех тоннелей в деревне, играя в образовательную игру с Джонни-Би-Кулом, Боеболкой и детишками. Идем по деревне, я говорю "Бум!", и кто последний влез в тоннель – проиграл.
Первое, что я когда-то понял о жизни во вьетконговском туннеле – то, что вьетконговские туннели сооружались не для рослых людей. Я проползаю несколько ярдов, потом устраиваюсь на корточках и с силой протискиваюсь спиной по земляной стене. Я даже руки своей, поднеся к лицу, не различаю. Дышать нечем. Глина стянула с меня резиновые сандалии, и сейчас, холодная и мокрая, застывает вокруг пальцев на ногах. Натыкаюсь лицом на паутину. Отплевываюсь. В воде бултыхаются мохнатые комочки. Слышу, как крысы цепляются когтями, выбираясь на сухое место.
Взрывы отдаются в стене под моей спиной. Влажная земля обсыпает меня со всех сторон. Я снова отплевываюсь. Кашляю. Глаза забиты грязью. Я прижимаюсь ухом к холодной стене тоннеля и различаю звуки сражения, сильные удары, ритмичные вереницы бьющих в цель капель и разборчиво, не хуже чем по полевой рации, грохотанье танков.
И я прикидываю: сейчас они взорвут тоннель, сейчас
– отлетает рычаг. Сейчас хряк бросит Вилли Питера в тоннель и поджарит меня как спамовский фарш. А потом "тоннельные крысы" спустятся вниз и придут в изумление и ужас, когда обнаружат меня.
Меня охватывает паника. Снова слышу, как бегают крысы. Мне кажется, что я слышу звуки ботинок над собой. Чувствую, как что-то склизкое пытается вскарабкаться по моей ноге. Мой пробный заезд в могилу породил во мне неожиданный приступ любви к жизни. Я отталкиваюсь, подтягиваюсь, тужусь, лезу, и, впиваясь пальцами в землю, вылезаю из тоннеля.
Выбравшись на свет, я отдыхаю лежа на животе, втягивая в себя воздух, мне холодно, я весь мокрый, облеплен илом и опавшими листьями, потный весь.
Где-то мычит буйвол в жуткой смертельной агонии.
Когда я встаю на ноги, то вижу, как мир вокруг погружается по уши в дерьмо.
В воде рисового чека отражение доисторического летающего чудища все растет и растет с фантастической скоростью, пока не превращается в ударный вертолет "Кобра", который с ревом летит на нас со скоростью сто миль в час, сотрясая навес над лууданным заводом ударом горячей смеси ветра и песка. Пушки "Миниган" тарахтят: "чаг-чаг-чаг", и "Кобра" выпускает шипящие реактивные снаряды, за которыми тянутся длинные хвосты дыма. Реактивные снаряды похожи на белых змей с огненными головами.
Метелочница бежит мимо лууданного завода в обожженной, дымящейся одежде. Она бежит ровно, с великой сосредоточенностью, не обращает внимания на меня, и не обращает внимания, а может, и не подозревает, что ей оторвало обе руки, и кровь брызжет из искромсанной плоти ее запястий.
"Кобры" закладывают вираж и снова с ревом заходят для очередного налета. Пули разносят хижины на куски. Красный огонь охватывает крытые листьями крыши, и черный дым поднимается над огнем.
Я оборачиваюсь к танкам.
Танки – как грузные чудища, облепленные грязью, они цепью идут в атаку через рисовые поля, без усилий пробивая дамбы, захватывая и размалывая рис между тяжелыми скрипящими траками и уничтожая урожай, глубоко вгрызаясь в чеки, как раздувшиеся железные боровы, хрюкающие в грязных лужах.
На той стороне деревни огонь из стрелкового оружия начинает греметь с полной силой – разведка огнем, точно по распорядку, и я понимаю, что это штурм. Треск АК начинает смешиваться со звонкими выстрелами М16.
Снова появляется Джонни-Би-Кул, он подхватывает пасхальную корзинку, заполненную красными металлическими яйцами с конечной точки конвейера лууданного завода.
С рычанием приближается танк с надписью "CONG AU-GO-GO", выписанной краской "Дэй-Гло", и останавливается в двадцати ярдах отсюда. На корпусе танка нарисовано отделение желтых человечков в конических шляпах, все они аккуратно перечеркнуты.
Вслед за танком наступает вражеская пехота – цепью, крупными силами.
На хряках новое тропическое обмундирование, новые полотняные тропические ботинки, новые сбруи, новые все подряд. Пехтура, шенята строевые, чмошники армейские. Отличить армейских хряков от боевых морпехов так же легко, как уличную бродяжку от парижской модели.