Старики и бледный Блупер
Шрифт:
Сержант Герхайм вручает мне свои наручные часы и фонарик.
– Спокойной ночи, морпех.
Я хожу взад-вперед по отсеку отделения между двумя безукоризненно выровненными рядами шконок.
Сто молодых морских пехотинцев мирно дышат во сне – сто оставшихся из ста двадцати, что были с самого начала.
Завтра на рассвете мы рассядемся по автобусам-скотовозам, и нас повезут в Кэмп-Гейгер, штат Северная Каролина. Там расположен УПП – учебный пехотный полк. Все морские пехотинцы – хряки, пусть даже некоторым из нас и предстоит получить дополнительную
В отсеке отделения тихо, как в полночь в мертвецкой. Тишину нарушает лишь поскрипывание кроватных пружин, да изредка кашлянет кто-нибудь.
Как раз собираюсь будить сменщика, и тут слышу голос. Кто-то из рекрутов разговаривает во сне.
Замираю на месте. Прислушиваюсь. Еще один голос. Наверное, какая-то парочка треплется. Если сержант Герхайм их услышит – горе моей заднице. Спешу на звуки голосов.
Это Леонард. Леонард разговаривает со своей винтовкой. Слышу шепот. Потом – слабый, манящий стон, уже женским голосом.
Винтовка Леонарда не висит, как положено, на шконке. Он держит ее в руках, обнимает. "Ну что ты, что ты … Я люблю тебя". И добавляет с несказанной нежностью: "Я отдал тебе лучшие месяцы своей жизни. А теперь ты…" Я щелкаю выключателем фонарика. Леонард не обращает на меня никакого внимания. "Я люблю тебя! Понимаешь? Я все смогу. Я сделаю все, что ты захочешь!"
Слова Леонарда эхом разносятся по всему отсеку отделения. Скрипят шконки. Кто-то переворачивается. Один из рекрутов поднимается, протирает глаза.
Я наблюдаю за концом отсека. Боюсь, сейчас зажжется свет в чертогах сержанта Герхайма. Трогаю Леонарда за плечо.
– Э, Леонард, заткнись, да? Мне же сержант Герхайм хребет поломает.
Леонард садится на шконке. Смотрит на меня. Сдирает нижнюю рубашку и завязывает ею глаза. Начинает разборку винтовки.
– В первый раз сейчас я вижу ее голенькой.
Стягивает повязку. Пальцы продолжают разбирать винтовку на части. А затем он начинает нежно ласкать каждую деталь.
– Ну посмотри на эту милую предохранительную скобу. Ты когда-нибудь видел кусок металла прекраснее?
Начинает собирать стальные детали: "И соединительный узел такой красивый…"
Леонард продолжает бормотать, а его натренированные пальцы тем временем собирают черную стальную машину.
Мне в голову приходят мысли о Ванессе – девчонке, которая осталась дома. Мне представляется, что мы на речном берегу, закутались в наш старый спальник, и я трахаю и трахаю ее до умопомрачения… Но любимые фантазии мои потеряли все свое очарование. И теперь, когда я представляю себе бедра Ванессы, ее темные соски, ее пухлые губы, у меня уже не встает. Наверное, из-за селитры, которую, по слухам, добавляют нам в еду.
Леонард лезет рукой под подушку и вытаскивает заряженный магазин. Он нежно вводит стальной магазин в винтовку, в свою Шарлин.
– Леонард…
К этому времени уже многие парни поднялись, шепчут друг другу: "Что там?" Сержант Герхайм включает свет в конце отсека.
"Ну, Леонард, пойдем-ка со мной". Я исполнен решимости спасти свою задницу (если получится), а насчет леонардовой абсолютно уверен, что ей уже ничего не поможет. В прошлый раз, когда сержант Герхайм поймал рекрута с боевым патроном – всего одним патроном – он заставил его выкопать могилу в десять футов длиной и на десять же футов в глубину. Всему взводу пришлось торчать в строю навытяжку на этих "похоронах". Я говорю Леонарду: "Ох, и влип же ты в дерьмо по самые уши…"
Взрыв света из потолочных ламп. Отсек залит светом.
– Ччто за игры в Микки Мауса вы тут устроили? Во имя Христа всевышнего – что все это быдло делает в моем отсеке?
Сержант Герхайм надвигается на меня, как бешеный пес. Его голос разрывает отсек на части:
– Вы оборвали мои сладкие сны, девчонки! Думаю, вам понятно, что их этого следует! Поняли, быдло? А следует из этого то, что кто-то здесь только что добровольно решил отдать свое юное сердце для человеческого жертвоприношения, мать вашу так!
Леонард слетает со шконки, разворачивается лицом к сержанту Герхайму.
Весь взвод уже на ногах, все ждут, что предпримет сержант Герхайм, и все уверены, что поглазеть на это стоит.
– Рядовой Джокер. Говнюк! На центральный проход.
Шевелю задницей.
– Ай-ай, сэр!
– Ну, гнида, докладывай. Почему рядовой Пайл после отбоя не в койке? Почему у рядового Пайла оружие в руках? Почему ты до сих пор ему кишки не вытоптал?
– Сэр, рядовой обязан доложить инструктору, что у рядового… Пайла… полный магазин, магазин примкнут и оружие готово к бою, сэр!
Сержант Герхайм глядит на Леонарда и кивает головой. Тяжело вздыхает. Комендор-сержант Герхайм выглядит невероятно смешно: белоснежное исподнее, красные резиновые шлепанцы, волосатые ноги, покрытые наколками предплечья, пивной животик и рожа цвета свежей говядины, а над всем этим, на плешивой башке – зеленый с коричневым "Медвежонок Смоуки".
Наш старший инструктор вкладывает все свои недюжинные способности по устрашению личного состава в голос, который как никогда похож на голос Джона Уэйна на Сирубачи:
– Слушай сюда, рядовой Пайл. Приказываю – положить оружие на шконку и…
– Нет! Я ее не отдам! Она моя! Слышишь? Она моя! Я люблю ее!
Комендор-сержант Герхайм окончательно выходит из себя.
– Слушай сюда, драный сраный говнюк! Приказываю отдать мне это оружие, а то я оторву тебе яйца и заткну их в твою тощую глотку! Слышишь, морпех? Да я их тебя сердце сейчас вышибу, мать твою!
Леонард направляет ствол прямо в сердце сержанту Герхайму, ласкает предохранительную скобу, нежно поглаживает спусковой крючок…