Старинные рассказы. Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
Слава Кузьки покатилась из деревни в волость, из волости в уезд, из уезда по всей губернии, и не только среди мордвы, а и между русскими. Кузька лечил, Кузька давал советы, Кузька прорицал будущее. Из знахаря стал пророком, из пророка — богом.
Кузька-бог не был корыстным, и только для угощения своих святых гостей принимал подаяние сычевым пивом, медовым квасом, зеленым вином и разной мордовской стряпней, да не отказывался и от денег — для раздачи нищим и на содержание образовавшейся вокруг него святой братии из вернейших последователей его новой религии. Эту религию он скатал из кусков веры мордовской, веры православной и разных раскольничьих уклонов. Новой верой воспрещалось пьянство, воровство, распутство и предписывалось девицам соблюдать свое девство и состоять при Кузьке
Кузька-бог был здоров, дороден, крепко скроен и сшит и не чужд человеческих страстей. Запретив женщинам распутство, он облегчал им воздержание, разрешив и даже предписав пользоваться его, Кузькиной, благодатью. Из непорочных девственниц к Кузьке на каждую ночь назначалась дежурная. Но тяжко карался плотский грех с чужими, и было объявлено, что преступных послушниц, по приказу Христосика, будут зарывать живыми в могилу вместе с их сообщниками.
Новая религия была облечена тайной, и, хотя у Кузьки было множество последователей, — никто не выдавал ни места его пребывания, ни времени свершавшихся на лесной поляне богослужений.
На священной поляне собирался народ из окружных деревень. Кузька-бог выходил в особом облачении и говорил свои проповеди и лечил больных. Для острастки болтунам он показал, как будет поступлено с неверными. К двум наклоненным крепким молодым дубкам был заранее привязан теленок, и по знаку Кузьки апостол Григорий перерезал веревки, связывавшие верхушки дубов. Теленка взметнуло и разорвало надвое; одна часть шлепнулась в толпу на поляне, другая кровавой тушей обмоталась об верхушку дерева.
И Кузька-бог доказал, что его угроза — не на ветер. Скоро довелось защищать новую веру. Слухи о мордовских служениях распространялись. Духовенство отметило, что мордва отходит от церкви, а губернское начальство обеспокоилось, что население перестало пить водку. Правда, Кузька-бог был к тому времени уже достаточно могуч и богат, чтобы задобрить духовенство и «вином до положения», и золотыми монетами; теми же средствами его помощники умело утихомиривали наезжавших чиновников, и местопребывание мордовского бога оставалось неизвестным высоким властям. Но великого Кузьку погубила его страстишка: он привязался к одной из своих послушниц, которая, не смея не уступать Кузьке, втайне любила Пахомку-сиротинку. Пахомка оказался предателем и выдал место тайных богослужений. И Пахомка, и Афросинья были жестоко наказаны: парня, как теленка, разорвали дубками, а девка от ужаса сошла с ума и утопилась в колодце.
Рабы любят кровавые расправы, — и слава Кузьки-бога, мордовского диктатора, возросла еще больше. Теперь он крестил младенцев, венчал браки, отпевал покойников и был для окружной мордвы единственной властью религиозной и политической. Губернских чиновных лазутчиков угощали дубинками, а иные с поисков так и не возвращались. А когда за Кузькой-богом был послан исправник с отрядом понятых человек в пятьсот, мордва завалила лесные дороги, разрушила мосты через речки и ручьи, а сам исправник кончил плохо: он разделил судьбу теленка и Пахомки-сиротинки. Кусками исправника удобрили соседнее болото. Кузька-бог остался невредим, — но дни его владычества были уже сочтены.
Новый исправник пошел на Кузьку с целым войском. Колья, вилы и косы против ружей оказались недействительными, а мосты были починены солдатами. Ружейным залпом смыло первый заградительный отряд мордвы — и сопротивление потеряло силу. Все же не без труда добрались солдаты до священной Кузькиной поляны, которую заслонила последняя толпа защитников. Новым и последним залпом и здесь была расчищена дорога.
Как часто случается с властными диктаторами, Кузька оказался трусом. Защищаясь от обвинения, выдал всех, и первым своего верного телохранителя Григория, будто бы самовольно убившего исправника. Относительно девиц Кузька уверял, что он не насильничал, а действовал с полного их согласия. Богом себя не ставил, а если его таковым считали, то на то была добрая воля и глупость окрестной мордвы, а сам он, Кузька, учил их добру, воздержанию и молитвам.
И странное дело: был Кузька-бог высоким и здоровенным мужиком, умевшим расправляться и без помощи апостола Григория; когда же попал в руки начальства и высидел в тюрьме до суда столько-то времени, стал Кузька кротким, слабосильным и худым, а черная его борода поседела. Из всесильного диктатора стал мужичком-замухрышкой, никому не страшным.
В те годы суд был либерален и в делах уголовных «высшая мера наказания» не применялась. Суд постановил наказать Кузьму Пеляндина ста ударами кнута на кобыле, вырвать ему ноздри и сослать в каторжную работу. Для исполнения приговора Кузьку привезли в его село на площадь, куда сбежалась и вся мордва.
Кузьку-бога вывели на деревянный помост. Он был смирен, молчал, только поклонился народу на все четыре стороны. Послушно лег на кобылу, дал себя связать, а под кнутом выл и голосил, как самый обыкновенный человек, пока не впал в полное ослабление. Палач проделал все, что полагалось, — вырвал Кузьке ноздри и наложил клеймо. И наказание преступника, и воспитательное для народа зрелище было закончено мирно и благополучно, — и Кузьку отправили в дальнюю Сибирь.
И, однако, хитрая мордва сообразила, что не могло случиться такого дела с всесильным богом Кузькой и что в худшем случае он взят живым на небо, а начальство наказывало подставного мужичонку. С небес Кузька должен был вот-вот сойти обратно на землю, и ждали его долго, украдкой собираясь на разоренной поляне и молясь там с воем и причитаниями. Вера в Кузьку долго еще жила среди мордовского населения, и имя его вошло в легенды.
Но история Кузьки-бога поучительна не своим концом, а своим началом: чтобы стать вождем и диктатором, нужно быть несколько умнее рядовых дураков, обещать им рай земной или небесный и играть на их грубых рабских чувствах, как на вишневой дудочке. Что же до чудес — чудеса можно вырезывать из бумаги и пускать зайчиком на стенку, — остальное довершат истерические бабы обоего пола.
СИБИРСКИЙ ИГРОК
…и, посмотрев на меня не то чтобы критически, а с явным сожалением, как на занимающегося пустяками, сказала:
— Вот вы все роетесь в книгах, выискиваете печатные анекдоты про замечательных людей, а про моего деда, наверное, ничего не знаете.
Назвала и фамилию и город Екатеринбург. Людей с такой фамилией множество, а имя и отчество ниже. Весь рассказ занял минут пять, так как обоим нам было некогда. Но остальное она мне разрешила, что называется, досочинить, только без злобы, потому что ее дед был действительно замечательный чудак; кажется, о нем даже и писали что-то в исторических журналах. Сейчас таких людей больше нет. Есть судьбы сходные — людей, высоко взлетающих и низвергающихся в пропасть, чтобы взлететь опять, — но наше время придало этому характер авантюризма, деловой ловкости и коммерческого просчета. А тут просто — игрок, от природы презирающий обывательскую размеренную, разграфленную обыденность. Ну ее, в самом деле! И детей, — дальше об этом прочитаете, — так же воспитывал: сумбурно и бесшабашно. Дети выросли отличными и дельными людьми, прямыми, без душевных ужимок, широкими и свободными в житейских отношениях, сдержанными в серьезном, не падающими в несчастье. И такая же внучка — моя рассказчица, сейчас уже и сама бабушка, но живой человек и великая работница, которую знает весь грамотный русский Париж.