Старославянский язык
Шрифт:
Салманов проводил меня через арку металлоискателя, мои паспортные данные записал тот же парень, который выбегал покурить и поглазеть, дальше я шла по темному коридору с бесконечным количеством дверей за… М-м-м… Главным. Мы поднялись на лифте. Передо мной галантно открыли дверь в приемную, впустили внутрь, потом еще раз – уже в кабинет, разрешили «чувствовать себя как дома», показали, где именно в прокуратуре находятся розетки, и куда я могу умостить свою пятую точку. Дальше же Айдар Муратович занялся чем-то
Он поработал на ноутбуке, потом откинулся в кресле, взял в руки мобильный и начал что-то строчить на экране. Ему позвонили – встал, ходил по комнате, разговаривая. Меня совсем не стеснялся. А я зачем-то впитывала каждое слово. Ни черта не поняла, но всё запомнила.
Сама делала вид, что увлечена изучением кабинета. Хотя по-честному он мне не понравился. Совсем не идет Салманову. Здесь всё пахнет возрастным мужчиной без вкуса и совести, включая с диванчиком, в котором я практически утонула. Чувствую себя неловко еще и из-за того, что колени зависли на уровне груди.
Когда пыталась сесть более грациозно – получила крупицу внимания. Быстрый взгляд с прищуром и намек на улыбку. Кажется, он рассматривает меня исключительно как возможность позабавиться. Это не то, чтобы приятно.
Я несколько раз собираюсь спросить, сколько продлится следственное действие, в котором участвует мой брат, но постоянно сдуваюсь. Боюсь всего: вплоть до постыдно сорвавшегося голоса.
Чувствую себя натянутой струной. Убеждаюсь, что правильно его избегала. Зачем мне эта нервотрепка?
Сейчас Айдар снова в телефоне. Он вальяжно откинулся на кресле (вот оно, кстати, мужчине идет: черное, видно, что новое и дорогущее, на нем хочется устроиться. Думаю, работать тоже отлично). Только работает ли он – не знаю. Усмехается так, как будто ведет личную переписку. Очень-очень личную.
Думаю об этом и щеки обжигает жар. Еще сильнее, когда он резко отрывается от экрана и ловит меня на горячем.
Сужает глаза, подсекая. И я чувствую себя выброшенной на берег рыбой. Даже закашливаюсь. Дважды ударяю себя по грудной клетке и тянусь к стаканчику с водой – щедрый Салманов налил из кулера и поставил передо мной.
Сделав несколько медленных, несвойственно для меня вдумчивых глотков, ставлю стаканчик на место и к своему несчастью обнаруживаю, что Салманов не вернулся в телефон.
Смотрит на меня. Выглядит задумчивым. Тянется к подбородку и проезжается пальцами по твердой щетине. Я слышу характерный шелест, тело реагирует на него вставшими дыбом волосками на руках. В горле сухо, хотя я только что напилась.
– Ещё? – Мужчина спрашивает, явно имея в виду воду. Я мотаю головой, бездарно сражаясь с усилившимся румянцем. Что с тобой, Айка? Соберись!
– Нет, спасибо, – вежливо улыбаюсь, смотря не в лицо мужчины, а немного
– Думаю, минут через двадцать твой брат будет.
– Спасибо… – Благодарю искренне. В первую очередь за то, что мне не пришлось об этом спрашивать первой. У самой мысли путаются. Сложно собраться. А еще объяснить себе, откуда такая бурная реакция? Может это всё свежепережитый переизбыток внимания на улице? В следующий раз соглашусь ехать в прокуратуру только в наручниках, честно…
Тянусь кулаком к губам, тихонечко смеюсь в них, представив картину, а подняв взгляд, снова встречаюсь с зелеными глазами.
– У меня что-то с лицом? – Спрашиваю, почувствовав прилив храбрости. Но Салманова с толку не сбиваю. Он медленно переводит голову из стороны в сторону. Отвечает:
– Нет. Мимика интересная просто. Необычная.
Только немного остыв, снова вспыхиваю. Опускаю глаза, как положено порядочной крымскотатарской девушке.
Зачем-то думаю: это был комплимент или новая издевка? Сложно понять.
– Как дела у ухажера?
Мужчина спрашивает спокойным, ровным голосом. А я теряюсь. Сначала думаю, что ослышалась. Потом, что это, наверное, не мне. Потом, когда рискую поднять взгляд и вижу, что Айдар вскидывает бровь, продолжая смотреть в ожидании, приоткрываю рот от возмущения, тут же сдавая себя с потрохами, естественно.
Струсив, опускаю подбородок, разглаживаю платье, надежно укутываю колени. Когда возвращаюсь к его лицу, вижу, что посмеивается уголками губ и глазами.
– У какого ухажера? Вы о чем? – Хочу верить, что морожу взглядом и тоном, но не очень похоже на правду. Улыбка не гаснет. Азарт не проходит. Может в нем джинн живет?
Салманов постукивает по столу красивой ручкой, играя на моих нервах. Еле держусь, чтобы не схватить мобильный и не вылететь из кабинета. Останавливает одно: интуиция подсказывает, что без прокурорского согласования на улицу меня уже не выпустят.
– Значит, нормально. Я рад…
Он отвечает за меня. Так нагло, что я даже закипаю. Очень сложно сдерживаться, когда с языка рвутся не самые лестные слова. Главная моя мотивация молчать: это чтобы потом не было стыдно. Он же вывернет… Как Митя. Мужчины это умеют.
Когда вспоминаю о парне, в груди саднит. Я разочарована в нем, но чувства по щелчку не отключить. Мне больно, что так сильно в нем ошиблась. Правда с Салмановым делиться этим не буду. Пусть думает, что у нас все хорошо. Правда зачем?
– Это вы сказали Бекиру проследить за мной? – Задаю вопрос, который все это время мучил. Конечно, я не готова к честному ответу. Конечно, я даже не надеюсь его получить. Почти сразу жалею, но и не жалею тоже. А вдруг мне после этого спать будет легче?