Старость аксолотля

Дукай Яцек

Он настигает убийцу на площади Большого Аттрактора.

И никаких боев, никаких эффектных схваток, напыщенных поединков. Хамелеон в состоянии отРНКдактировать себе железы, выделяющие самую опасную заразу, сверхтоксичные яды, ему незачем прикасаться, чтобы убить; но Сцилла – ксенотик, в его жилах течет глия, глия в его генах, и чтобы убить, ему необязательно даже находиться на той же самой планете.

Он запускает из импланта одну из версий Cage [173] , быстрый макрос НавигатораXG. Хамелеон как раз пересекает площадь, перепрыгивает медленные гусеницы транспортного живокриста – и после очередного прыжка попросту повисает в воздухе. НавигаторXG соответственно уменьшает мощность зафиксированного Cage узла, который нивелирует скорость убийцы, и теперь тот находится в точке нулевого гравитационного баланса, утонченное пространственное

Ваяние пленит его в тесном пузыре невесомости. Из этой клетки невозможно сбежать, даже внезапный реактивный выхлоп его не спасет. НавигаторХG тотчас же оптимизирует Ваяние, любое движение станет мнимым.

173

Клетка (англ.).

Миазо покидает Иллюзион и опускается на безлюдный Большой Аттрактор Глины, остановившись в полутора десятках метров от Хамелеона, чуть выше него. Убийца развернулся в воздухе и смотрит на чернокожего ксенотика большими глазами цвета меда, а Сцилла, в свою очередь, смотрит на Хамелеона, вокруг которого медленно растет золотистый светящийся ореол. Хамелеон громко дышит полуоткрытым ртом, густая слюна стекает на его подбородок. Он не опускает взгляда. Кажется, будто они должны сейчас что-то друг другу сказать, объяснить, спросить, выругаться; но оба молчат.

Сцилла наклоняет голову. Клетка начинает подниматься. Убийца подтягивает колени к подбородку, съеживается в позе эмбриона. Миазо ощущает некую мощную РНКдакцию, но не в состоянии ей помешать, и лишь готовит макрос атмосферного сейфа, ClosedCircuit [174] .

Они парят в тишине.

Полминуты спустя, когда они приближаются над городом к Замку, Хамелеон уже пылает в инфракрасных лучах голубым огнем. А когда опускаются на верхнюю террасу, тайное новообразование добирается до его кожи, и мертвый убийца на глазах Сциллы распадается, расплывается в лужу горячей дээнковой грязи.

174

Замкнутый контур (англ.).

3. Как вдова

Как ни странно, потом она заснула. Спала долго, и, похоже, ей даже снились сны, наверняка снились, поскольку ее вышвырнуло в явь с такой силой, что она едва не свалилась с кровати – но что ей снилось? Не вспомнить.

Теперь она стоит, опершись о косяк балконной двери, плотно закутавшись в шелковое кимоно. Агерре-сити сияет перед ней семью цветами ночи. Смерть Тато гремит и сверкает, светит кольцо, на дорожке двумя этажами ниже танцует влюбленная пара… Карла Пайге стоит и считает годы – сколько до Габриэля, сколько с Габриэлем, сколько после него. И что перевесит. Она не грустит, не отчаивается, не оплакивает – она спокойна, для нее настало время арифметики.

Кто-то стучит. Карла входит в Иллюзион/Personal и смотрит на дверь. Та расплывается под ее взглядом в редкий туман; это Фредерик Агерре. Она впускает его.

– Встала? Мне надо с тобой поговорить.

Она неуверенно кивает головой – соглашаясь? приглашая? с обреченностью? – и сразу же снова поворачивается к городу. Вид больших пространств вызывает у нее дрожь, подсознательное ощущение холода, и она все крепче обхватывает себя руками, плотнее запахивает халат.

Агерре – уже в более свободной одежде, серых льняных просторных штанах, расстегнутом камзоле ОНХ (фиолетовый атлас, расшитый серебром, черные манжеты) – подходит к ней, наклоняется. Ему незачем самому к ней прикасаться, стампа на таком расстоянии притягивает и так, в буквальном смысле неумолимо, Карлу влечет к ксенотику, она отклоняется от косяка, теряет равновесие… В последний момент поворачивается и с усилием делает шаг назад. На ее лице мелькает злость.

– Идем, прогуляемся, – быстро говорит Агерре.

Он выходит на балкон, заказывает в Иллюзионе/Edit/Aguerre03 дорожку. Из-под его ног вырастает черный язык прямо в пропасть. Повернувшись к леди Амиэль, мэр любезно протягивает ей руку.

Они гуляют под звездами. Дорожка быстро взмыла ввысь, извиваясь в небе над крышами Агерре-сити. Сильнее всего сейчас тень не от кольца, но от Смерти Тато – стробоскопический свет, стробоскопическая тьма.

Стампа, естественно, в конце концов победила, и они идут рядом. Агерре обнимает Карлу длинной рукой, она проваливается в него, пряча лицо в мягком фиолетовом свечении глии.

– Если бы ты поплыл с нами на Сардинию… – впервые за все время произносит она.

Агерре быстро моргает. Если бы я поплыл с ними на

Сардинию… Боже мой, неужели и мне не снились подобные невозможности? Проклятие совершенного выбора. Двадцать три года; ей тогда было неполных двадцать. Душный конец августа, Адриатика, свадьба в какой-то деревне, дочь старосты выходила замуж. Громкая музыка приманила туристов. Мы смешались с танцующими местными, в колеблющемся свете разноцветных лампочек, в запахе пота, алкоголя и моря, столь близкого – достаточно было взглянуть над окружавшей сад стеной, чтобы увидеть скользящую по темным волнам луну. «Фред, Карла, познакомьтесь». Кто нас тогда представил друг другу? Этого я как раз не помню. Первый танец, а потом все остальные, шесть часов до рассвета. Смешнее всего то, что я ее даже не поцеловал. Слова тоже были вполне невинными, если вообще были, ибо в воспоминаниях мы не разговариваем, только танцуем, все медленнее, все ближе, глядя друг другу в глаза и улыбаясь, едва заметно, подсознательным сокращением губ, скорее собственным мыслям, чем другому человеку, молча. Она была в бело-голубом хлопчатобумажном платье до колен, на узких бретельках; пропотевшая материя льнула к ее спине, прижатая моей ладонью. Лифчика на ней не было. Я перемещал большой палец на дюйм вверх, на дюйм вниз, вдоль линии ее позвоночника. И не более того. Все было во взгляде. Вероятно, я был пьян, и в том, как она встряхивала головой, отбрасывая назад длинные светлые волосы (тогда они у нее были длинные), мне виделось изящество движений наших незачатых дочерей. Она проваливалась мне в грудь, уже тогда. (Есть стампы глиевые, и есть психологические – какие из них мощнее?) Но ей сразу же приходилось отрываться, чтобы снова взглянуть мне в лицо, либо я ее отстранял. Все это время я поддерживал в себе приятное состояние четвертинки эрекции, на границе физического желания. Сквозь материю платья и рубашки ощущалось давление ее сосков. Мы оба были взаимно погружены в свои ауры, вплоть до подсознательной гармонии движений. И взгляд, и та улыбка. У меня болели ноги, у нее наверняка тоже. Когда мы сели и выпили по стаканчику местного вина, одновременно сладкого и кислого, она сказала: «Послезавтра мы с друзьями уплываем на Сардинию, на три недели; место найдется». «Как только сдам тест на совместимость, он у меня уже оплачен, во вторник». «Окей», – ответила она и улыбнулась луне. Я долил ей вина. Холодный ветер сушил кожу. Она была чересчур красива, эйфория распирала мне грудную клетку, будто надутый баллон. Пожатие ее руки, ощущение ее пальцев в моей ладони… Я так и не поплыл на Сардинию. Один шанс из сотен миллионов – и тем не менее, в четверг у меня уже был Страж, в пятницу я заснул в последний раз, в воскресенье стал ксенотиком. Двадцать шесть лет назад. Крайст, если бы я тогда поплыл!

– Нам нужно поговорить. О Габриэле.

Карла не отвечает. Они останавливаются – но дорожка продолжает расти, выписывая над городом случайную кривую.

Агерре садится, опершись спиной о балюстраду, гравитационная стампа увлекает женщину за ним. Стампа, естественно, сама по себе не настолько сильна, чтобы воздействовать на остающееся в равновесии тело человека, но Карла в данный момент пребывает в такой бездне безволия, что даже самый слабый толчок, умело приложенный, побудит ее к самым страшным поступкам. Присесть на минуту над столицей ксенотиков рядом с альтернативной любовью своей жизни… подобное даже не достигает поверхности ее мыслей.

– Это был не квинсианец. Тот убийца. То есть… решение Эстетического суда оказалось в его пользу, он убил в соответствии с их канонами красоты; но на самом деле это был Хамелеон.

Он бросает на нее взгляд, пытаясь понять, знаком ли Карле этот термин – но, похоже, она вообще не обращает на него внимания; прижав ладонь к карбоновой поверхности аллейки и наклонив голову, она прислушивается к доносящимся из-за завесы тишины звукам.

– Слышишь? – шепотом спрашивает она. – Шум?

Агерре кладет на ее ладонь свою, более крупную, пересеченную двумя прожилками глии, на волосатой коже проступают густые фиолетовые капли.

– Это внутренние артерии живокриста, – медленно объясняет он. – В каждой продолжающей расти дорожке можно ощутить эту дрожь. Даже самый горячий живокрист не поспевает за энергетической кривой прироста массы в таком темпе – он доставляет по внутренним каналам модули макрочастиц, жидкие реконфигурационные массы. Именно это ты слышишь, именно это ощущаешь. Как она растет. Знаешь о Хамелеонах?

– Да. Кажется, да.

– Кто-то заказал убийство. Из высоких сфер. Политика, хотя, вопреки мнению, для политического убийства не так уж много причин. В нынешнее время, по правде говоря, их уже, пожалуй, вообще нет. И тем не менее, это наверняка прошло через официальные правительственные структуры. Какая-то из держав. Это их уровень технологии. Ты меня слушаешь?