Старшая жена. Любовь после измены
Шрифт:
– Жду, когда ты спросишь то, что хочешь, - ласково улыбается она.
Я понимаю, о чем она говорит. Конечно, я спрошу.
– Почему ты не ушла от него, как только узнала правду?
– Потому что я его любила. И надеялась, что у него все скоро закончится. Но я ошиблась: все зашло слишком далеко, родился ребенок. Моя ошибка в том, что я выбрала не себя, а его. Я поставила свою боль и обиду к нему выше собственной жизни, - пожимает она плечами.
Две бабушки переводят взгляд с нее на меня.
– А
– Все ответы внутри тебя, - мама прикладывает ладонь к сердцу.
– Это твоя жизнь и твой выбор. Но, чтобы не случилось, любое твое решение будет правильным.
– Ты говоришь загадками, - усмехаюсь я.
– И ты уже знаешь разгадку, - мама подмигивает мне.
– Тебе сейчас хорошо, мама? – мой голос дрожит, а мама снова улыбается.
– Мне хорошо. И легко. Здесь нет боли, - отвечает она.
– Айлин, ты помнишь, что я тебе рассказывала про переходный возраст «мушел жас»?
– слышу рядом голос бабушки Алии.
Молчу, пытаясь вспомнить. Ажека вообще много, чего говорила. Она была умнейшей женщиной. Хоть и сложной.
– «Мушел жас» у казахов – это переходный возраст от одного периода к другому. Мы живем двенадцатилетними циклами, которые подобно кольцам составляют цепочку нашей жизни. И в этой цепи самые слабые места – места соединения звеньев. Я говорила тебе, что в 12 лет заканчивается детство и начинается молодость, с 25 лет - период взросления, а в 37 наступает зрелость.
Слушаю бабушку внимательно, а еще любуюсь ее нестандартной красотой и выдержкой. Ее обожал и боялся и муж-министр, и мой папа.
– Тебе исполнилось 37, и это самый тяжелый год в твоей жизни, - продолжает ажека.
– Это время передачи энергии, опыта, накопленных знаний из одного возрастного состояния в другое. И сам момент передачи очень опасен, так как может случиться утечка энергии или ее потеря. Ты понимаешь, о чем я?
– Ты говорила, что в «мушел жас» человек может погибнуть, - дрожащим голосом говорю я.
– Не о том думаешь, Айлин, - недовольно качает головой бабушка. – Впрочем, есть смерть физическая, а есть духовная. Я говорила, что это опасный год, полный потрясений по всем фронтам. В 37 лет твоя задача не перенести негативную энергию и опыт в следующий жизненный цикл. Будь осторожна сама и не навреди другим. Ты же знаешь, какая ты у нас сильная?
– Я очень устала быть сильной, - горько выдыхаю я. – Я не знаю, насколько меня еще хватит.
– За тобой род. И он очень сильный, - говорит бабушка Алия. – Ты из рода Торе, а они - потомки Чингисхана и высшее сословие аристократической элиты. Торе А стоит особняком среди других родов, ведь это "Белая кость". Поэтому ничего не бойся и делай так, как я тебя учила. Ты слишком долго спала, моя дорогая. Но, наконец-то,
Я смотрю на нее, потом на маму, затем на бабушку Жибек. Они улыбаются, как раньше, когда были живы.
– Время на исходе, Айлин, - говорит ажека, откладывая вязание. – У меня закончилась пряжа. А тебе пора возвращаться. Иди и не оборачивайся.
Я встаю и ступаю босыми ногами по холодному полу. Я - часть белого света, его продолжение. До меня доносятся обрывки фраз, мужские голоса и осточертевший писк приборов.
– Работаем дальше! – слышу я знакомый приятный голос, и в этот самый момент меня ослепляет яркая вспышка.
Медленно разлепляю веки и вижу серый потолок. Не могу ни повернуть голову, ни пошевелиться, ни говорить. Чувствую в горле трубку и от наличия инородного тела кажется, что задыхаюсь. Чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание начинаю мычать. Помогает. Ко мне подходит медсестра и что-то говорит. Я не могу разобрать, что именно. Перед глазами все плывет, а в районе живота болит. Но не так как до операции. Надо мной склоняется анестезиолог. Что-то говорит, измеряет давление, убирает трубку и уходит. Я снова погружаюсь в глубокий сон.
Снова просыпаюсь. Боль уже терпимая, но пошевелиться не могу: руки и ноги привязаны к кровати. Я подключена сразу к нескольким аппаратам. Очень сильно хочется пить, во рту так сухо, что режет гортань.
– Пииить. Пииить, - шепчу не своим голосом.
– Пить нельзя, можно только губы смочить, - говорит мне медсестра.
На вид ей примерно пятьдесят лет. Она строгая, но глаза добрые. Женщина подносит ко рту кружку с водой, но я слушаюсь ее, и только смачиваю пересохшие губы.
– Вот так, молодец. Будешь хорошо себя вести, скоро в палату переведут.
– А почему я связана?
– Аааа, - тянет медсестра, - это чтобы провода не отлетели, если вдруг дернешься во сне.
– Понятно.
– Спи, жаным. Набирайся сил. Если что - зови.
Веки тяжелеют, наливаются свинцом. Проходит меньше минуты и я проваливаюсь в бездну.
– Сегодня как прошла ночь? – слышу сквозь серую дымку долгого сна.
– Хорошо. Быстро идет на поправку. Даже удивительно.
Я открываю глаза, и вижу перед собой доктора. Он замечает, что я проснулась и улыбается.
– Привет, спящая красавица, - бодро приветствует он. – Выспались?
– Дааа, - сипло отвечаю я. – А какой сегодня день?
– Вторник.
– Как вторник? – ошарашено переспрашиваю я. – Я помню, было воскресенье.
– Правильно, - слегка смеется мистер Икс, - Вы поступили вечером в воскресенье.
– Ничего себе.
– Дааа, - тянет он, и садится на стул рядом с кроватью. – Вы нас заставили поволноваться. Во время операции у вас резко упало артериальное давление, и началась гипкосия. Знаете, что это такое?