Старшие Арканы
Шрифт:
Сибил тут же вспомнила привидевшуюся ей фигуру, но ответила совершенно естественно:
— Я никого не видела, мой дорогой. О, Лотэйр, помоги мне подняться.
Цепляясь друг за друга, брат и сестра кое-как встали на ноги. Растревоженный котенок когтями впился в запястье Сибил. Она погладила его одним пальцем, чтобы успокоить, и коготки медленно разжались. Оказавшись на ногах, м-р Кенинсби немедленно проникся чувством ответственности.
— Держись за меня и не бойся. Это хорошо, что ты меня увидела — а то бы совсем заблудилась. Я только на минутку остановился дух перевести. Может быть,
— Думаю, и одной хватит, — сказала Сибил. — Лучше запахнись.
Она не хотела показывать котенка, и еще ей надо было незаметно направлять Лотэйра к дому. Она точно знала: Любви совсем не нужно, чтобы они торчали по колено в снегу на перекрестке и спорили, куда идти. Но если Лотэйр убежден, что налево…
Он действительно колебался, но не в выборе дороги. Свист и завывание вьюги стали громче, и едва они вышли из-под прикрытия изгороди, как согнувшийся Лотэйр заставил пригнуться и Сибил, а потом остановился совсем.
— Может быть, — выдохнул он, — нам лучше… спрятаться здесь… ненадолго.
— Отведи меня домой, — взмолилась Сибил. — Я же нашла тебя и теперь хочу домой. — Неопределенность этих слов доставила ей большое удовольствие и она повторила их еще раз, медленно и раздельно, радуясь удивительной иронии вселенной, сделавшей фразу еще более тонкой, чем показалось Сибил поначалу. Потому что нашла его уж точно не она, а раз так, то найдется и сила, которая доставит их к дому и подбодрит в пути.
— Да, — выдохнул м-р Кенинсби, — ты совершенно права.
— Господи Боже, — проговорила Сибил, позволявшая себе упоминать Господа лишь в исключительных случаях, — конечно же. Только не оставляй меня.
— Я никогда не… — начал он, но продолжить не смог и только выдохнул:
— Конечно…
И они пошли дальше, сражаясь с той самой дорогой, по которой Сибил прошла так легко. Большую часть времени брат висел у нее па руке, опирался на нее, а то и вовсе спотыкался и падал. Но время от времени он бормотал что-то, стараясь подбодрить и успокоить ее. Сибил, несмотря на неловко повернутую руку и сбивающееся при каждом падении брата дыхание, не раз и не два успела подумать о том, какой он, в сущности, милый и нежный. Он искренне считал, что помогает сестре вернуться домой, и почти не проявлял раздражения, разве что пару раз, задыхаясь, проговорил: «Не могу представить… зачем ты… вышла на улицу. Ужасный день», и один раз обронил: «Как хорошо, что ты нашла меня».
— Да, — с чувством согласилась она, — я тебе очень признательна. — Даже в своем нынешнем состоянии он был действительно взволнован при мысли о той опасности, которой она подвергалась; ну конечно, он был очень славный.
Они брели дальше, ощущая рядом ненавязчивое присутствие смерти. Каждый делал все, чтобы спасти другого. В это самое время Нэнси на террасе удалось перехватить страшные движущиеся ладони, и магическое заклинание ветра и снега вырвалось из рук нерадивого практика и оказалось на свободе: десятибалльный шторм вышел из-под контроля.
К счастью для двоих, пробивавшихся сквозь метель, к этому времени они были уже около подъездной аллеи; к еще большему счастью, безумная пляска стихий оказалась немного слабее именно вокруг них. Но когда брат с сестрой уже повернули к дому,
М-р Кенинсби опять решил остановиться. Прямо перед ними, почти неразличимые в слепящей круговерти, показались еще какие-то люди. Похоже, их было трое. Сибил напрягла зрение.
— Я… говорил тебе… — брат с трудом шевелил губами, — это те люди… с дубинками…
У одного из троих действительно виднелось нечто вроде дубинки; только скорее это был все же посох, поскольку человек опирался на него. У остальных руки были пусты. Они шли примерно в том же направлении, только еще медленнее, чем Сибил с братом.
— По-моему, они направляются к дому, — сказала Сибил и перевела брата на другую сторону. — Хотя как им удалось найти дорогу… Лучше бы нам догнать их, — добавила она.
М-р Кенинсби кивнул. Сознание у него снова помутилось.
— Тогда мы все вместе славно отдохнем, — проговорил он так, что Сибил едва различила слова. — Славно посидим в тишине.
В этой мысли — посидеть в тишине — есть что-то привлекательное, призналась себе Сибил. Тем временем прохожие поравнялись с ними, и Сибил разглядела в середине маленькой группы женщину, обвисшую на руках своих спутников. Правда, при этом она что-то говорила.
Сибил почти начала разбирать отдельные слова, и тут ближайший незнакомец повернул лицо в ее сторону.
— Ральф! — воскликнула она.
— О, здравствуйте, тетушка! — крикнул Ральф. — Вот проклятущая погода! Вы-то что тут делаете?
— Гуляем, — пошутила Сибил, но ветер отнес ее слова в сторону. Ральф приглашающе махнул рукой, Сибил кивнула, и дальше они шли уже впятером. Женщина продолжала говорить. Голос у нее оказался настолько резкий, что преодолевал вой ветра. Ветер, казалось, даже усиливал его. Пронзительные звуки соответствовали тональности пурги; ветер гнал их дальше и словно пел на два голоса со случайной попутчицей. Сибил расслышала: «… приидет, приидет, единое воспрянет…».
Ральф вопросительно взглянул на тетю. Сибил уже узнала странную попутчицу — старую цыганку, которую Генри называл Джоанной. Теперь понятно, почему они так уверенно вышли к дому. Но какая энергия наполняет ее голос и дух такой силой, в то время как тело беспомощно висит на руках спутников? Уж конечно не Сибил Кенинсби отрицать расчлененного и рассеянного по всей земле вечно торжествующего Осириса и ту победу, которую бессмертная Любовь постоянно одерживает над его врагами. Но если эта женщина пела гимн Любви, то каким же диссонансом звучал ее пронзительный голос! Впрочем, в сладостной иронии Совершенства случается и не такое. Ожидаешь одного, а получаешь всегда неизмеримо больше.