Старшие Арканы
Шрифт:
В таком порядке все трое вырвались в наружную комнату. Пронзительный восторженный крик мгновенно остановил драку Джоанна приближалась, и при виде жрицы, охваченной священным экстазом, руки Ральфа и Стивена разжались, оба отпрянули друг от друга. Стивен успел окликнуть ее, и Джоанна забормотала:
— Я нахожу его, я уже нахожу его! Сначала я сожгу их, и тогда он придет. Он придет в огне! Огонь — для Гора, Гор — это огонь.
Она пробежала мимо Стивена и вылетела из комнаты. Руки ее ни на миг не прекращали перебирать магическую колоду. Внезапно, быстрым, ловким, безумным движением она отделила масть мечей от всей остальной колоды и начала располагать их в каком-то ведомом только ей порядке. Она
— Малыш! Малыш! Я уже иду к тебе. Они больше не смогут поранить тебя. Я прогоню их прочь — твоя мать спасет тебя. Я уже слышу тебя — я иду!
Она не оглядывалась. У самой двери в комнату м-р Кенинсби внезапно почувствовал, как силы оставляют его. Он зашатался и упал бы, не окажись рядом Нэнси. Ральф, на миг замешкавшись, бросился на подмогу сестре. Нэнси мельком улыбнулась брату и попросила:
— Присмотри за нашим ненаглядным, а мне надо идти.
— Давай, — согласился Ральф, перехватывая руку отца и освобождая Нэнси. Стивен нерешительно посмотрел на них, быстро поднялся на ноги и устремился следом за Джоанной. Нэнси выскочила в длинный коридор и увидела Генри, уныло подпиравшего стену на верхней площадке лестницы. Джоанна, на ходу перебирая карты, подняла руки. Огонь сверкал между ее ладонями. Она принялась швырять горящие карты в сторону племянника. Вокруг, приобретая плотность и форму, уже клубилось облако, а дом, наоборот, словно утрачивал материальность и становился прозрачным, так что Нэнси вдруг опять различила золотые фигурки, безостановочно творящие роковой танец.
Глава 16
«СТОЙ, СОЛНЦЕ, НАД ГАВАОНОМ»
Сибил стоило немалого труда уговорить Аарона подняться наверх. Она хотела помочь ему добраться до спальни, но старик отказался наотрез. С такой ногой он не сможет подняться по лестнице. При этом Аарон думал прежде всего о том, что не может (а главным образом, не хочет) идти туда, где туман еще гуще. Лучше уж он попробует выйти на улицу, если в доме станет совсем опасно. Он надеется, что Сибил не оставит его — вот, все остальные его оставили — и скоро эти настигнут его.
— Эти? — машинально переспросила Сибил, осторожно поддерживая его за плечи. — Вот так, превосходно, мистер Ли. Не сомневаюсь, вы вполне могли бы и наверх подняться. Это даже легче. Нет, нет, не надо так беспокоиться. Эти?
— Да, это они, — забормотал Аарон. — Они вокруг нас. Они всегда здесь, но теперь мы их увидим. Я не смею смотреть на них. Не смею. Я ничего не вижу; здесь слишком ярко.
— Здесь очень светло, — согласилась Сибил. — Если бы не поздний вечер, я бы подумала, что светит солнце. Никогда не слышала, чтобы в рождественскую ночь в десять вечера светило солнце. Осторожнее; вот и прекрасно.
— Солнце! — с горечью воскликнул Аарон. — Солнца нам теперь не видать, считайте, мы ослепли. Слепые и хромые, и нам от них не спастись.
Сибил улыбнулась ему.
— Значит, и бежать никуда не надо. Одной заботой меньше. Пусть молодые хлопочут. Впрочем, по-моему, у них хватит ума не суетиться понапрасну. Я в их годы была не такой. Я бы, конечно, удрала. Ну вот и славно, мы в гостиной.
— Откуда вы знаете? — не удержался Аарон. — Вы что, видите что-нибудь в этой круговерти?
— А почему нет? — удивилась Сибил. — Интересно, где Анабель… Анабель, будь добра, поддержи мистера Ли с другой стороны.
Анабель так и сидела под лестницей, крепко зажмурившись и вцепившись в другую служанку. Слова Сибил словно пронзили плотное облако; Анабель открыла глаза, увидела все тот же плотный туман и опять зажмурилась. Сибил оглядела
— Анабель!
Снежная буря — это, конечно, серьезно, но вовсе не повод для истерик; Анабель обязана быть под рукой, в конце концов это ее работа. С другой стороны, как-то неловко распоряжаться чужой прислугой, и прежде, чем позвать еще раз, Сибил обратилась к Аарону:
— Надеюсь, вы извините меня? Может быть, вы сами ее позовете?
Но, как видно, слова для Аарона уже утратили всякий смысл. Тогда Сибил позвала в третий раз, теперь уже тоном, не терпящим возражений и промедлений:
— Анабель! Где ты там?
Анабель покорно подняла голову. В обширном пространстве зала, заполненного снегом и туманом, она смутно различила движущиеся тени. Чувство долга и непонятное возбуждение заставили Анабель решительно отстранить вторую служанку.
— Я иду, — твердо отозвалась она.
— Ну так иди поскорее, — поторопила Сибил. — Я понимаю, девочка, все это довольно необычно, но сначала — дело, удивляться будешь потом.
К своему изумлению, Анабель без особого труда преодолела несколько футов сплошной туманно-снежной пелены и убедилась, что это не столько страшно, сколько здорово. С первым же шагом плотная бело-золотая кисея взвихрилась вокруг нее, подхватила, понесла и вынесла прямо к странной госпоже, которая запросто разгуливает по залу в этой адской свистопляске, да еще и смеется при этом, с легкостью закрывает двери, взломанные стихией, а теперь вот без особого труда волочет старика через этот хаос… А куда, собственно, его надо тащить?
— Куда прикажете, мадам? — Анабель снова превратилась в исполнительную, расторопную служанку.
Сибил ободряюще улыбнулась ей — и эта улыбка показалась Анабель ярче разлившегося вокруг золотого сияния, настолько ярче, что свет, разлитый по залу, на миг стал лишь отражением этой улыбки.
— Вот и умница! — произнесла мисс Кенинсби. — Так, давай-ка подумаем. В гостиную. Вы с моим племянником построили там настоящую баррикаду, а?
Анабель против воли улыбнулась в ответ. Некоторое время назад ей пришлось служить у дамы, которая была убеждена, что стоит одарить прислугу улыбкой, и та просто обязана совершать чудеса работоспособности. Дама готова была пользоваться своим изобретением круглые сутки, никогда не забывая проверить результат. Вот после этого Анабель и взяла за правило никогда не улыбаться в разговоре с хозяевами. Итак, теперь уже втроем они неторопливо добрались до гостиной, где Аарона с почестями уложили на диван. Сибил опустилась на колени, закатала штанину и принялась обследовать его лодыжку.
— Похоже, ничего опасного, — заметила она, положив ладонь на больную ногу. Она помнила, каким любезным был их хозяин, и всего лишь хотела соблюсти ответную учтивость. Аарон встретился с ней глазами и разом прекратил свое полубезумное бормотание.
Рука Сибил снимала боль; ее воля слилась с той силой, внутри которой существовали они оба; она любила эту силу и поклонялась ей, просто думая об Аароне: о его насущных нуждах, страхах, боли. Скоро от сострадания начала ныть и ее собственная лодыжка, и это было нормально, ведь Сибил не собиралась отделаться обычным легковесным сочувствием, нет, она всерьез соединила свою жизнь и жизнь Аарона. Сейчас она была его заступницей; две слившиеся природы легко понимали друг друга. Их глаза обменивались малейшими оттенками чувств и состояний. На миг Сибил вздрогнула, но не от боли, — ей передался страх Аарона. Но страх тут же растворился в ней и исчез, попросту растаял, не найдя пищи в ее душе, а вместе с ним ушла и боль. Сибил улыбнулась Аарону, потом на ее лице проступило обычное безмятежное выражение, и она убрала руку.