Старшины Вильбайской школы
Шрифт:
Прежде всего надо переговорить с Виндгамом и добиться, чтобы он сознался в своем поступке. Но разыскивать его тотчас после сцены, разыгравшейся в парламенте, когда любопытство каждого было возбуждено и все были настороже, нечего было и думать. Риддель решил дождаться вечера, когда Виндгам, по обыкновению, приходил к нему готовить уроки. Но тут опять явилось затруднение: вот уже несколько дней, с того вечера, как между ними произошел неприятный разговор, расстроивший обоих, мальчик не приходил к нему; надо, значит, послать за ним. Подумав, Риддель рассудил, что если он пошлет Виндгаму записку, это
— Ты много потерял, что не пошел сегодня на заседание, — сказал он. — Вот весело-то было!
— В самом деле? — спросил рассеянно Виндгам, которого несколько смутила записка Ридделя.
— Ужасно весело! Парретиты устроили настоящий скандал. Парсон нагородил с три короба чепухи… Какую-то там партию они образовали, «Картечницу», что ли… Подняли шум, крик ужасный. Их останавливают, а они еще хуже. Стали выводить, а они — драться… Наконец-таки вывели.
— Парретиты вечно глупят, — заметил Виндгам.
— Да, зазнались они; их давно пора осадить. Во вторник у нас с ними сражение — партия крикета.
— А-а! Непременно приду посмотреть на вас, — произнес Виндгам тоном мецената. Несмотря на свои горести, он не мог забыть, что принадлежит ко второй партии крикетистов и, следовательно, представляет собой в некотором роде особу. — Так вы намерены осадить их?
— Само собой. Последнее время они совсем разленились, а мы, наоборот, сделали большие успехи в игре… Да, о чем бишь я говорил? Ах, да: что парретиты наскандалили. Но это еще не все. Вот угомонили их, только все успокоились, стали говорить речи, встает Вибберлей и спрашивает Ридделя — как ты думаешь, о чем? — о гонках: правда ли, что он, то есть Риддель, знает, кто подрезал шнурок. Угадай, что ответил Риддель.
— Почем я знаю?
— Он ответил, что правда, то есть что он подозревает, кто это сделал.
— Кто же это сделал? — спросил Виндгам с живостью.
— В том-то и дело, что он не хотел сказать. «Пока я не узнаю наверное, не скажу», говорит, с тем и ушел… Все взбунтовались. Уж бранили Ридделя, бранили!.. Говорят: «Или он скажет нам, кого он подозревает, или пусть выходит из школы». Ну, да он сам расскажет тебе обо всем.
Кьюзек ушел, а Виндгам стал волноваться по поводу полученной им записки. Зачем он понадобился Ридделю? Они не видались с того вечера, когда Виндгам чуть не проговорился об «Аквариуме». Теперь он был почти уверен, что Риддель опять пристанет к нему с расспросами, и боялся, что не сумеет сдержать обещание, данное им Сильку и Джильксу. Ему очень не хотелось идти, а между тем как было не пойти? С другой стороны, и любопытство его было возбуждено. Кого подозревает Риддель? Виндгам надеялся, что ему, как своему другу, Риддель скажет или хоть намекнет о своих подозрениях, а может быть, за разговором о гонках забудет о том неприятном вопросе, который он поднял было в тот вечер.
Когда в отделении директора все уселись за приготовление уроков, Виндгам собрал свои книги и отправился
— Хорошо, что ты пришел: мне необходимо поговорить с тобой серьезно. Ты так внезапно исчез тогда… — начал Риддель.
— Тогда мне нельзя было оставаться: я обещал Ферберну, что вернусь к перекличке, — сказал мальчик, избегая смотреть на своего друга.
— Наверное, ты знаешь, о чем я хочу говорить с тобой? — продолжал Риддель.
— Да… то есть я думаю, что знаю.
Настало неловкое молчание. Наконец Риддель собрался с духом и сказал:
— Надеюсь, Виндгам, что ты мне поможешь покончить с этим неприятным делом.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил мальчик, закрывая лицо руками. Строгий голос Ридделя приводил его в отчаяние.
Но Риддель решил не поддаваться жалости.
— Я хочу сказать, что нам с тобой остается одно из двух: или ты добровольно сознаешься в том, что ты сделал, или я должен буду сам рассказать директору об этом, — сказал он.
Мальчик вскочил в испуге.
— Умоляю вас, Риддель, не говорите директору! Ведь меня исключат… Я знаю, что вел себя дурно, слушался разных… Ну, да все равно. Даю вам слово, что больше этого не повторится. Вы были ко мне так добры… Простите меня на этот раз и не требуйте, чтобы я сознался. Если б я был один, я охотно сознался бы во всем, но я обещал молчать… Милый, голубчик, пожалейте меня!
Трудно было Ридделю устоять против такого воззвания.
— Бедный мальчик! — вырвалось у него. Виндгам ухватился за этот проблеск сочувствия, как утопающий за соломинку, и удвоил свои мольбы:
— Я сделаю все, что вы потребуете, только не просите меня, чтобы я сознался, и устройте, чтобы меня не исключили!.. Подумайте, что будет с моей мамой, что скажет брат… Я знаю, что заслужил наказание… но… выручите меня на этот раз… только на этот раз!
— Если б ты пошел к директору и рассказал ему всем… — начал было Риддель.
— Нет, нет, — перебил его Виндгам, — этого я не могу! Я не один… Понимаете, я дал слово… Я не могу сознаться, если б даже своим сознанием мог избавить себя от наказания.
Риддель понял, что настаивать бесполезно, но у него все еще не хватало духу высказать мальчику свое окончательное решение.
— Виндгам, голубчик, — заговорил он голосом, полным горячего сочувствия и жалости, — я знаю, что тебе трудно. Я уверен, что ты не так виноват, как это может показаться с первого взгляда… Если б я только знал, что это случится, лучше бы я совсем не поступал в эту школу… Я с радостью помог бы тебе, но не знаю, как… Ну, хочешь, пойдем к директору вдвоем и расскажем…
— Нет, нет, я ни за что не пойду к директору! — закричал мальчик с прежней горячностью.
— В таком случае, я должен буду сделать это один.
Виндгам взглянул на Ридделя, хотел что-то сказать и залился слезами. Риддель не мог этого вынести.
— Послушай, Виндгам, если бы тут не была замешана честь всей школы… — начал он, сам не зная еще, что он скажет.
Но Виндгам вдруг перестал плакать и поднял на него удивленные глаза.
— Честь всей школы? Какое отношение может иметь честь нашей школы к тому, что я…