Старший брат моего жениха
Шрифт:
Так, стоп! Вот об этом вообще думать не рекомендуется — не моя забота, чем она там пахнет.
— Позволишь? — спрашиваю, когда между нами остается не больше пары десятков сантиметров.
Она вскидывает на меня взгляд, словно только заметила, что не одна здесь находится. У нее глаза темно-зеленые, почти коричневые, но изумрудные прожилки на радужке делают ее малахитовой.
Тьфу, зараза!
— В каком клубе вы видели ту девушку? — вдруг спрашивает, твердо глядя мне в глаза, а я опираюсь плечом на дверной косяк и
— Зачем? Я сам во всем разберусь.
Добавил бы “без сопливых”, но мы не в детском саду. Хотя сейчас Кира с этим трогательным румянцем на щеках и твердой решимостью во взгляде и похожа больше всего на упертого ребенка. Даже губу нижнюю закусывает, брови хмурит. Разве что ногой не топает.
— Я все равно выясню. Буду ходить по всем клубам города, но узнаю.
Только этого не хватало.
— Я сам разберусь. Что в этой фразе для тебя непонятно? — Расстояния между нами совсем не осталось, но смелый птенчик, кажется, готов ко всему. — У меня вроде бы с дикцией все в порядке.
— Если бы какая-то… проститутка оказалась на вас похожа, я бы посмотрела, как вы смогли оставаться в стороне, — выдает и бьет кулачками меня в грудь.
— Не позавидовал бы я этой несчастной женщине, — смеюсь, представив почти двухметровую проститутку. — Как же я мог вас так перепутать?
Я снова касаюсь пальцами ее подбородка, но на этот раз у меня нет цели причинить Кире боль. А какая у меня цель сейчас? Зачем я трогаю чужую женщину? Откуда во мне вообще это странное желание коснуться ее?
— Кира, иди в комнату Егора. Сходи куда-нибудь, потому что я плохо себя контролирую и могу наворотить таких дел, которые потом всем миром не расхлебаем. Ты странно действуешь на меня, девочка.
Она отшатывается, заводит руки за спину, послушная. А я чертыхаюсь себе под нос, понимая, что снова едва не перешел все допустил границы, все табу не нарушил.
Да, Егор. Нужно думать о нем, а все остальное нахрен выбросить из головы.
Его телефон молчит, отзываясь на каждый звонок механическим голосом. Абонент не абонент, и я злюсь все сильнее. На пульте охраны сообщают, что Егор уехал из магазина еще час назад. Тогда где он?
— Я заварю кофе, — объявляет бледная Кира и скрывается в дверях кухни, а я снова и снова пытаюсь дозвониться до Егора. Обзваниваю сотрудников, его друзей-приятелей — вообще всех, кто может знать о его местонахождении, но результата нет.
Блядь, где он?! Найду, убью.
Мне кажется, я физически ощущаю, как седеют на моей голове волосы.
Следующие на очереди морги и больницы, следом будет полиция, но, хвала богам, за окном раздается хлопок стальной калитки. Подскакиваю и несколько долгих мгновений слежу за тем как Егор пытается ровно пройти по мощеной дорожке. Да он же бухой!
Быстро оглядываюсь на дверь кухни. Кира, что-то напевая себе под нос, варит кофе, а я,
Не знаю почему, но мне кажется важным перехватить явно пьяного в дымину Егора прежде чем его увидит Кира.
— Рус, братишка мой любимый, — расплывается в идиотской улыбке Егор и, зацепившись за какой-то камешек, падает вперед.
Едва успеваю подхватить Егора, чтобы не расквасил себе всю физиономию, а он тяжелый, черт. Когда я в последний раз его на руках носил? Ему тогда было десять, и он не спал несколько суток — все ждал, что мама вернется. А потом просто выключился, и мне пришлось нести его в кровать.
Ситуация сейчас другая, ощущение то же, потому что Егор навсегда останется для меня тем трогательным ребенком, заботу о котором мне пришлось взять на себя единолично. Так, в двадцать два я стал ему и отцом, и матерью.
Ладно, что-то я слишком сентиментальным стал.
— Где ты ужрался так, придурок? — бормочу себе под нос, внося Егора, как жертву пожара, в дом.
10 глава
Руслан
— Что с ним?! — восклицает Кира и чуть не роняет поднос на пол, но все-таки находит в себе силы донести его до журнального столика.
На нем три чашки кофе — значит, и для Егора одна. Почему-то эта молчаливая забота радует меня. Действительно любит брата?
— Пьяный он, — констатирую факт и, рискуя сорвать нахрен поясницу, тащу великовозрастного младенца в его комнату.
Кира напряженно сопит, ни на шаг не отставая, и я уже, похоже, окончательно смиряюсь с ее присутствием в этом доме. Никак от нее не избавиться, от упертой такой.
— Вот так, да, кладите его аккуратно, — хлопочет вокруг кровати своего жениха.
— Нет, блин, шею ему сломаю! — рявкаю, а Егор морщится. — И хватит мне выкать!
Кира фыркает, бросает на меня рассерженный взгляд, но тут же переключает все свое внимание на Егора. Присаживается рядом, убирает с лица челку, гладит бороду, а тот блаженно жмурится, что-то бормоча себе под нос.
— Я останусь с ним, — заявляет, а я пожимаю плечами. — Вдруг ему плохо станет?
Прямо сестра милосердия.
— Побудете… побудешь здесь, пока я воду и полотенце принесу? — интересуется, а я киваю.
Она улыбается и пулей вылетает из комнаты, и звук ее торопливых шагов все тише и тише.
— С чего вдруг ты за час так нажрался? — размышляю вслух и поправляю ворот его рубашки. Просто поправляю, но вдруг что-то привлекает внимание.
Дергаю ткань, открывая шею и свою находку, и пялюсь на ярко-красное пятно, точно идиот. Глаза видят, а мозг отказывается уложить новую информацию на полку.
Касаюсь красного пятна, надавливаю, растираю кожу, и алая клякса постепенно бледнеет пока вовсе не исчезает. Зато мои пальцы окрашиваются. Помада, мать ее. Помада.