Старушка
Шрифт:
– Спасибо, Клеопатра Ильинична.
– Ну, вот, слава богу! наконец и спасибо услышала.
А знаете, ли вы, что они уж прежде были знакомы?
– Полно, матушка, тебе это все кажется, Дмитрий Петрович сказал бы мне.
– Дмитрий Петрович старый дурак, ничего не смыслит, его самого, должно быть, обманули. Нет-с, спрашиваю, каково придумано? Там, на квартире, видеться им было неловко, так чего же легче? Отца-болвана с глаз долой, а они и живут теперь вместе. Нет-с, спрашиваю... каково придумано? Да, впрочем, и отец, может
– Ну-ну... это вряд ли, - бормотала графиня, - впрочем, кто знает? Аи да Андрюша! Каково?.. Это хоть бы и в наше время. Только жениться жениться...
Это уж не по-тогдашнему. Да точно ли ты думаешь, что он жениться хочет? Может быть, сказал только...
– Точно. Вы, графиня, теперешней молодежи не знаете. Откуда взялись чувства, правила, благородство такое! Я, говорит, поставлю тебя выше всех за то, что ты мне вверилась без боязни. Я сам от себя завишу, я через два месяца буду совершеннолетним. У меня нет ни отца, ни матери. Я буду богат, я могу выбирать кого хочу. Бабушка посердится... да пускай она! Она старуха, умрет скоро.
– Ах он мальчишка!
– воскликнула графиня, которая боялась даже напоминания о смерти, - вздумал шутить со мной... со мной!
– повторила она грозным голосом.
– Ну, говори, Клеопатра Ильинична, как ты это узнала?..
– Да уж как бы ни узнала - довольно, что узнала.
– Так скажи же.
– А на что вам? Толку все-таки не будет.
– Ах, какая ты, право!
– Да какая бы ни была. Вам время вставать.
– Клеопатра Ильинична, тебе, кажется, понравился мой клетчатый капот? Я его только раз надевала.
– Так что ж?
– Возьми его себе: он для меня узок.
Клеопатра Ильинична слегка улыбнулась.
– Много милости, - сказала она.
– Я это из преданности к вам, а не из чего другого, разумеется, слежу за вашей Настасьей Ивановной. Сами посудите, что мне в ней? В день нашего бала шла я по коридору... Да, впрочем, я вам рассказывала.
– Да, да... Андрюша молод. Молодость должна взять свое. Тут нет ничего дурного. Это лучше, чем другое что.
– Вот не верили вы, что быть беде; а ведь, помяните мое слово: беда будет.
– Неужели в самом деле, вздумает жениться бог знает на ком?
– А разве влюбленный мальчик будет рассуждать, как мы с вами?
– Да когда ж они видятся?
– Во-первых, по утрам, когда вы еще почиваете.
– А потом?
– Мало вам этого, что ли?.. А потом, вы в гостях - они вместе. Вы спать ложитесь - они опять вместе.
– Да где же?
– Да у меня в комнате.
– Как это?
– Да так. Я с ней нарочно поласковее стала, чтоб хуже не вышло, понимаете...
– Ну...
– Ну... вот вчера я, как будто нечаянно, оставила их вдвоем, а сама притаилась за дверью. Слышу: девочка плачет. "Отец, говорит, скоро приедет, письмо получила. Ёот мы-де расстанемся, кончено наше счастье!
Разлука вечная будет!" Нечего
– Ну, а Андрюша что?..
– Ну, а князь-то наш утешает, даже на колени стал, за руки взял. "Настенька!
– говорит он.
– Вот перед богом, хочешь быть моей женой?" Она как вскрикнет да кинется ему на шею...
– И больше ничего?
– Да чего ж вам больше? Слышу, плачут оба.
Вдруг говорит она: "Нет, я бедная девушка, незнатная:
меня бабушка ваша не благословит".
– Ну, а Андрюша что?
– А он говорит: "Бабушка давно забыла, должно быть, что такое любовь, где ей помнить! Да в ее время могли ли любить, как теперь? Она, я думаю, и не любила никогда... Да я завишу от себя. Через два месяца я буду совершеннолетним".
Графиня задумалась, должно быть, припоминала что-нибудь или соображала.
– Спасибо, - сказала она наконец медленно, - спасибо. Вели позвать ко мне моего проказника.
– Князя Андрея, что ли?..
– Да, князя Андрея.
Клеопатра Ильинична вышла.
Графиня, кликнув своих горничных, начала продолжительную церемонию одеванья, которая длилась не более, не менее обыкновенного. По старинной привычке, графиня любила долго сидеть перед зеркалом. Услужливые девушки попеременно восхищались свежестью ее лица, подавая ей румяна, и неизменной моложавостью, напяливая на ее седую голову белокурый парик.
Принарядившись как следует, графиня вышла в свой кабинет, уселась за бархатными ширмами на большие кресла и задумчиво начала перебирать в пальцах золотую табакерку. Эта табакерка украшалась портретом какого-то господина в красном мальтийском кафтане, с орлиным носом, быстрыми глазами и напудренным тупеем.
Не знаю, прикосновение ли портрета, или какое другое воспоминание занимало графиню, но. она как-то туманно поглядывала на стороны, изредка вздыхала и казалась легко взволнованною. Должно быть, в эту минуту сорок или пятьдесят лет скользнули незаметно с ее памяти и ей представилось то вечно живущее мгновенье, когда из-под напудренного тупея сверкнули страстные взоры и она услышала те речи, которых слова забываются, но смысл которых вечно живет и красуется над самыми ветхими развалинами жизни. У каждой женщины, как бы она ни была стара и испорчена светом, есть в памяти такие отрадные минуты, на которые душа ее грустно и благосклонно оглядывается.
В таких размышлениях застал ее Андрей.
Почтительно подошел он к своей бабушке, поцеловал у нее руку и справился о здоровье.
Графиня приветливо ему улыбнулась.
– Садись, любезный мой друг, - сказала она пофранцузски, - мне надо с тобой поговорить.
Андрей сел. Сердце его билось.
Графиня продолжала:
– Через два месяца ты будешь совершеннолетний, следовательно, власть моя над тобой кончается. Я долг жна отдать тебе отчет в моих действиях.
– Вы, бабушка?..