Старушка
Шрифт:
– Здешнего, то есть, дворника.
– Здешнего, братец, здешнего.
– Та-ак-с... Мы чужие, - добавил хладнокровно парень и, не оборачиваясь, вышел в ворота.
Надворный советник стоял в замешательстве посреди двора и жалобно поглядывал на окна, на которых за крашеными решетками стояли банки, бутылки и всякая посуда.
В эту минуту вынырнула неизвестно откуда прямо к нему под ноги запачканная и нечесаная девчонка в оборванном платке по самые пятки.
– Кого вам надо?
–
– Дворника, милая.
– В лавочку ушел, - пискнула снова девочка.
Из окна почти подземельного жилья высунулась баба с повязанной толовой.
– Кого спрашивают?
– крикнула она сиплым голосом.
– Кто здесь дворник?
– сказал Иван Афанасьевич, не теряя терпенья.
– Да никак я буду, - отвечала баба.
– А хозяин-то вышедши?
– продолжал догадливый надворный советник.
– Вышедши, батюшка, вышедши. Ключи-то оставил на всякий случай, коли фатеры придут нанимать, а сам вышедши, батюшка, точно вышедши.
– В лавочку ушел, - снова начала пищать девочка.
– Врешь ты, окаянная!
– закричала баба.
– Где опять выпачкалась? Пошла, поганая, домой! К надзирателю, сударь, пошел, пачпорты прописывать. Скоро, чай, вернется... Да вот никак и сам идет.
В самом деле, на двор вошел багровый привратник дома, с всклоченной бородой, в армяке нараспашку.
– Терентьич!
– закричала баба.
– Тебя спрашивают.
После этого баба исчезла в подземелье. Дворник недоверчиво взглянул на старика.
– Фатеру, что ли-с? Извольте-с. Три стоят порожние: в восемь тысяч, в три тысячи, в три с половиной.
Уступку можно сделать-с. Али дорого для вас?..
Сердце Ивана Афанасьевича сильно билось.
– Нет, - сказал он, несколько оробев и не зная, чем начать свои расспросы.
– Квартиры-то мне не надо... а так, спросить только хотелось. Мне говорила Акулина, то есть кухарка моя... да не в том, впрочем, дело...
А вот, видишь ли, любезный... Этот дом купца Балыкина?.. а?..
– Балыкина-с.
– Кондратья Иваныча.
– Точно.
– Да-да, знаю... человек с капиталом. Чем, бишь, он торгует? Красным товаром, кажется?
– Не могу знать-с.
– Да-да... славный домик, много стоит. А ну-ка, скажи-ка, братец... Много ли жильцов у вас?
– Жильцы есть, как не быть жильцам!
– А вот, любезный, кто же это у вас с улицы в третьем этаже живет?
– А господь их ведает. Много их там.
– Нет, братец, а вот из молодых, из молодых-то людей.
– Один живет, точно-с.
– А ну... ну... вот... вот... мне этого-то и надобно.
Как, бишь, его фамилия?
– А вам на что?
– грубо спросил дворник.
Иван Афанасьевич
– Нет... я так...
– начал он снова, - ищу одного знакомого... Отец писал... просил наведаться... Стороной узнал, что живет здесь... Ведь это Балыкина дом, Кондратья Иваныча?..
– А как вашего знакомого-то зовут?
– спросил лукаво дворник.
Иван Афанасьевич совершенно растерялся.
– Как зовут?.. Как, бишь?.. Ах, память-то у меня старая!.. Вот сейчас помнил... Ну, помоги, братец... Не взыщи, мелких с собой не взял, а вот ужо-тка, мимо буду идти, занесу полтинничек.
– Пруткова, что ли, вашей милости надо?
– сказал дворник более смягченным голосом.
– Да-да... братец, Пруткова, именно Пруткова - вспомнил теперь.
– В третьем этаже, на правую руку, нумер девятый.
Вот-с по этой лестнице.
Иван Афанасьевич не продолжал неудачных расспросов и смиренно поплелся по указанному пути.
Дворник посмотрел, ему вслед, а потом, порассудив немного, идти ли самому в конуру или снова в лавочку, крякнул, тряхнул головой и отправился уж прямо в распивочную.
Иван Афанасьевич не без труда добрался до третьего этажа. У девятого нумера он остановился и начал стучаться, за неимением колокольчика. Ответа не было.
Иван Афанасьевич отворил дверь, которая едва держалась на ржавом замке, и вошел в пустую с грязными стенами переднюю, где начал смущенно пошевеливаться, громко вздыхать и кашлять.
– Кто там?
– закричал изнутри свежий молодой голос.
Иван Афанасьевич осторожно отворил другую дверь и увидел смуглого, черноватого молодого человека, который сидел на постели, спустив ноги на пол, и усердно играл на гитаре. Быстрыми черными глазами взглянул он с удивлением на странную фигуру старика, который высовывался из-за дверей. Несколько времени оставались они так, взаимно рассматривая друг друга.
– Кого вам надо?
– спросил наконец молодой человек.
Иван Афанасьевич поклонился и спросил довольно учтиво:
– Господина Пруткова.
– Я Прутков. Меня дома нет. Я по утрам никого не принимаю.
Иван Афанасьевич сконфузился и хотел уж идти домой, но потом вспомнил, что дело идет о дочери, что он недаром отец и что он, что ни говори, наконец всетаки надворный советник, что ему робеть нечего перед мальчиком. Вследствие этого рассуждения он ободрился и подошел к молодому человеку.
: - Вы меня, сударь, извините, - сказал он, - а дело вышло теперь экстренное. Я должен переговорить с вами об одном обстоятельстве.