Старые истории (сборник)
Шрифт:
– Может, мякину ишшо съел?
– огрызнулся Парамон, но сел быстро, как в воду нырнул.
А Викул, чуя, что его "пензия" ускользает, поднял руку и помахал шапкой:
– Я в колхоз вступал ай нет?
– Вступал, - ответил Минеевич.
– Чего я отнес туда? Значит, два хомута ездовых, два пахотных, три бороны, одну железную, - Викул загибал пальцы, - дроги на железном ходу.
– Все понятно, Викул Андриянович, - останавливает его председатель колхоза.
– А ты, председатель, не перебивай! Дай слово сказать
– Не то иной человек блоху привел на аркане в колхоз, а туда же за пензией топает... За что, к примеру, Карпею Ивановичу выдали пензию? Что он, внес в колхозную кладовую накопления?
– Извиняем, извиняем...
– с готовностью отозвался Карпей.
– Я в Назаровке вступал в колхоз. Там я сдал поболе вашего.
– Вот и ступай в Назаровку за пензией! Стаж свой где растерял?
– Товарищи, ведь он же самый старый у нас!
– вступается за Карпея председатель.
– Ему еще в то время, когда колхоз создавали, уже пенсию надо было платить.
– Совершенно справедливые слова говорите, - ввернул Карпей.
– Сколько вам лет, Карпей Иванович?
– Второй годок после сотни...
– Ну что ж вам еще!
– Председатель махнул рукой, и те сели.
Помедлив, сел и Викул.
– Значит, голосуем, - сказал Минеевич.
– Кто за то, чтобы Викулу пензию отказать?
Руки поднялись довольно густо.
– Пешка пусть считает...
– Жасеин, опять!
– Петинья Петровна, какой разница...
– Чего ж считать? И так ясно, - говорит Фетинья Петровна.
– Большинство против.
– Вот видите, Викул Андриянович, не получается у вас с колхозной пенсией, - обратился председатель колхоза к Викулу.
– Придется вам ждать государственной пенсии.
Но Викул встает, тычет себя шапкой в грудь и заведенно произносит:
– Дак же обсудить надоть.
– Все уже, все!.. Голосование было...
– Одно дело - голосование, другое - обсудить надоть. Мне никак нельзя без пензии.
– Он опять кланяется президиуму, потом по сторонам: - Товарищи правление! Товарищи мужчины и протчие женщины...
Но его никто не слушает. Председатель, косо поглядывая на листок с повесткой дня, лежащий перед Минеевичем, произносит:
– Разбирается заявление Черепенникова Федула Матвеевича.
– Очередной!
– выкрикивает, опомнившись, Минеевич и смотрит в зал.
Встает Федул, плотный квадратный старик с лихо закрученными усами, краснощекий, черноглазый еще по-молодому. Браво расправив грудь, он рыкнул на Викула:
– Кого тебе ишшо надо? Вырешили старики - и надевай шапку. Садись!
– ...поскольку кормильца лишен, - твердит свое Викул.
– Вам будут хлопотать пенсию через сельсовет, Викул Андриянович, - пояснил председатель колхоза и кивнул в сторону председателя сельсовета.
– Дадим ему что положено как
– Председатель сельсовета сел, и стул под ним жалобно скрипнул.
– А у вас таких правое нету, чтобы выводить меня из колхоза. Два ездовых хомута сдал, три бороны, одну железную, да дроги на железном ходу, да плуг двухлемешный...
– Ясно, ясно, Викул Андриянович, - успокаивает его председатель колхоза.
– Решили с вами... Садитесь. Похлопочем.
Викул наконец садится, но все еще бормочет про себя:
– Обсудить надоть... Я тоже закон знаю.
Федул держит руки по швам и с готовностью таращит глаза на президиум. Как только председатель колхоза обернулся к нему, он скороговоркой отчеканивает:
– Я тоже сдал в кладовую накопления: двух кобыл, одну жеребую, бричку на железном ходу, двенадцать метров пеньковой веревки для постромок...
– Ты лучше скажи, где ты работал?
– перебивает его Фетинья Петровна.
– А где ж? В колхозе и работал...
– В колхозе?
– весело переспрашивает Фетинья Петровна.
– А кто ж тебя видел, как ты работал?
– Могут подтвердить свидетельским показанием Амос, Феоктист, Микиш...
– Это какой Микиш?
– спрашивает Минеевич.
– А Черепенников!
– Дак он же второй год как помер.
– Ну тогда Симеон, - не сморгнув глазом отвечает Федул.
– Ты самулянт!
– взрывается Минеевич.
– Ты всю жизнь просамулировал...
– А ты прорыбачил, - отбивается Федул.
– На пасеке бабу оставишь, а сам на реку... Теперь ишшо на сцену залез. Слазь оттудова... Не заслужил!
– Да я тебя слова лишаю!
– грохнул Минеевич кулаком по столу.
– Лишенцев теперь нету! Упоздал на сорок лет... Хватит...
– Ты как был подкулачником, так и остался!
– крикнул, багровея, Минеевич.
– А ты раскулаченными холстинами торговал...
– не сдавался Федул.
Минеевич заерзал на стуле и беспокойно озирался по сторонам, как бы ища поддержку в президиуме. А в зале смеялись и топали ногами.
– Федул Матвеевич, припомните все ж таки, где вы работали? В какой бригаде?
– спрашивает Фетинья Петровна.
– Вот те раз!
– пучит глаза Федул.
– А кто вас всю войну дровами обвозил? Школу, сельсовет...
– Тять, это ж ты от райтопа работал, - дергает его за полу сидящий рядом сын-тракторист.
– А ты молчи! Тебя не спрашивают...
– отымает полу Федул.
– А кто в бойной работал?
– Бойная от сельпа была!
– кричит Минеевич.
– Хорошо. Ладно... А кто десятидворкой по дорожному делу руководил? Кто вас выгонял с подводами на щебень, за песком? Это вы мне так теперича отплачиваете!.. Мстительность ваша, и больше ничего...
– Это обчественная нагрузка...
– Не юляй... В какой бригаде работал?