Старый Арбат. Прогулки по центру Москвы
Шрифт:
А поэт Павел Николаевич Васильев в 1934 году однажды пришел в «Прагу» покушать на веранде ресторана. Вероятно, что не обошлось без возлияний, ибо заказанную яичницу он не съел, а, даже не попробовав, вывалил из сковородки на голову своего коллеги и однофамильца Сергея Александровича Васильева, которого, мягко говоря, недолюбливал. Как свидетельствовали очевидцы, яичница была немаленькая – на нее ушел десяток желтков. Но для однофамильца, которого Павел Васильев не раз просил, чтобы
В том же 1937 году расстреляли и Николая Зарудина – поэта, прозаика, лидера литературной группы «Перевал». Зарудин посвятил Арбату двадцатых годов интереснейший очерк – «Старина Арбат», в котором нашлось место и бывшему ресторану: «„Прага“ тогда переживала расцвет. Электрическое имя „Праги“ горело над полночною площадью, тогда еще с садиком, с памятным диском желто-лунных часов. Душно было на Арбатской площади – булыжной, запруженной вечно трамваями, похожей скорее на тесный домовый двор. Две церкви стояли на ней – Бориса и Глеба и еще одна, где нынче вырастает станция метро. Но с площади – в скуке бездарных низких домов – сквозила уходящая бульварным спуском, городская смутная даль: вниз по Гоголевскому бульвару, еще черно-лесному, но уже в мириадах ярко-зеленых точек – туда стекал поток деревьев, – в туман беспорядочно нагроможденных цветных крыш. Теперь изменилась и самая даль. Изменилась и „Прага“. Но в двадцать пятом ею по праву открывался шумный торговый Арбат».
А в «Праге» устроили аукцион: «„Прага“ и магазинный Арбат… шумели по-купечески и торговали разнообразно – винами, всяческой снедью, галантереей и обувью, аптекарскими товарами, мебелью, был даже свой оружейник – некто Салищев, его помнят арбатские охотники и собачники. Нэповская „Прага“ орала цыганами. Внизу, в помещении аукционного зала и одновременно кинематографа, продавали с молотка царское и княжеское имущество, простыни в самодержавных монограммах, судки и бокалы с коронами, сервизы. Продавали купеческие меха с Поварской, мебель красного дерева с Остоженки, Воздвиженки, со всяких Николо-переулочков и тупичков, с Сивцева Вражка. Шли тут всякие бисерные вышивки, гобелены и редкие парчи, вазы и лампы,
И хотя тем местом, где проводился аукцион по продаже стульев Кисы Воробьянинова, называют Петровский пассаж, охотно верится, что гарнитур мог уйти с молотка и в бывшей «Праге».
Если бы Иван Бунин или Борис Зайцев заглянули в «Прагу» в 1920-е годы, то были бы нимало поражены увиденным. Словно в русской народной сказке про теремок, в бывшем ресторане нашлось место самым разным «жильцам». Чего только не было в этом доме, благо что площадь и планировка его позволяли разместить под крышей «Праги» все, что угодно. Например, в середине 1920-х годов нашлось место даже библиотеке, которая работала здесь лет тридцать, в том числе и во время войны. Первоначально она называлась «Центральная публичная библиотека г. Москвы», в 1946 году она получила имя поэта Николая Некрасова. Одним из читателей библиотеки в непростые военные годы был будущий писатель Юрий Казаков: «Моя охота началась тридцать лет назад на Арбате, в здании нынешнего ресторана „Прага“ – тогда дом этот был набит всевозможными учреждениями, от милиции до собеса, – в читальном зале библиотеки. В детстве мне не повезло в том смысле, что близких родных, к которым бы я мог поехать в деревню, у меня не было, каникулы я проводил на арбатских дворах, природы и в глаза не видал и не думал о ней… Тем удивительнее теперь кажется мне величайшая страсть, которая овладела вдруг мною в темной, холодной и голодной Москве. С чего бы вдруг? И до чтения ли было тогда мне? Но ежедневно, покачиваясь иногда от слабости, брел я к вечеру в читальный зал и сидел там до закрытия, набирая каждый раз гору книжек про охоту. До сих пор помню запах этих книг, шрифт, рисунки, чертежи, описания птиц и зверей».
Конец ознакомительного фрагмента.