Старый дом
Шрифт:
— Что приказать изволите-с, ваше сиятельство? — проговорила она, поджимая губы.
— Вы знаете адрес Татариновой?
— Как же-с, знаю! Она всегда все знала.
— Где же это?
Пелагея Петровна объяснила во всех подробностях и прибавила:
— А вам, если смею спросить, по какой причине он понадобился?
Но княгиня ничего не ответила, повернулась и вышла. Пелагея Петровна с удовольствием потерла руки и усмехнулась: «Сама едет! Сама едет! Ну, заварилась каша! А очень бы любопытно знать, что там будет… Да как узнать про то?..
Княгиня уехала и дорогою чувствовала себя совсем несчастной. И откуда только все это взялось, как так оно вышло? Жизнь была такая ровная, спокойная, ничто не тревожило, не смущало… С самой смерти мужа княгиня даже забыла, что на свете есть горе, волнение, а теперь волновалась как никогда, просто себя не узнавала.
Найдя указанный ей дом, она приказала сторожу без всяких объяснений отворить ей ворота, слезла у крылечка, позвонила. И в то время как отворивший ей лакей с изумлением и даже не без некоторой робости смотрел на нее, порывисто спросила:
— Барыня дома?
Лакей замялся, не зная как ему быть. Все дамы, посещавшие Катерину Филипповну, были хорошо ему известны, а новых, незнакомых лиц почти никогда не появлялось. Если же они и появлялись, то обыкновенно в сопровождении кого-нибудь из обычных посетителей. Но княгиня не стала дожидаться его ответа. Она величественно вошла в сени, оттуда в переднюю и проговорила:
— Пойди и доложи барыне, что княгиня Маратова желает ее видеть по важному делу. Княгиня Маратова — слышишь… Смотри, не переври!..
Совсем растерявшийся старик снял с княгини салоп и пошел исполнять ее приказание. Княгиня вошла в залу и стала ждать. Все тихо, никто не показывается. Наконец минуты через две старик вернулся и, указывая на дверь, сказал:
— Пожалуйста, сюда вот-с, в гостиную! Пожалуйте, барыня сейчас выйдут…
Княгиня вошла в гостиную и огляделась: мрачная комната с темносуконной мебелью; со стен глядят прекрасные лики картин-икон; в углу, перед большим висящим образом, в сияющей золоченой ризе, горит лампадка. Эта гостиная производит какое-то странное впечатление, почти такое же, как если входишь в келью; даже воздух какой-то келейный.
Небольшая дверь тихо отворилась, и перед княгиней появилась сухощавая, бледная женщина. Княгиня встрепенулась. Она совсем не того ожидала. Она не рассчитывала увидеть женщину, внушающую к себе доверие уже одною внешностью. Она заранее ненавидела и презирала эту женщину. А между тем перед нею было замечательно симпатичное и доброе лицо с прекрасными грустными глазами.
— Вы желали меня видеть, княгиня? — проговорила Катерина Филипповна, поклонившись с достоинством и даже с грацией, и, указывая на кресло, прибавила:
— Прошу покорно, присядьте!
Княгиня окончательно смутилась. Она видела, что начать объяснение так, как она предполагала, невозможно. Она поместилась против хозяйки, по ее приглашению.
— Извините меня, — сказала она, — если я вас потревожила, и скажите мне, пожалуйста,
И в то же время она с тоскою думала: «А что если она отопрется? Ну, тогда я заговорю иначе!..»
Катерина Филипповна не стала отпираться.
— Вы не ошиблись, княгиня, — спокойно произнесла она, прямо и ласково глядя на гостью своими тихими глазами. — Нина Александровна у меня. Я сейчас скажу ей.
Она медленно поднялась и вышла из гостиной. Прошла минута, другая. Княгиня ждала с возрастающим нетерпением и тревогой. Наконец у двери появилась Нина. Она была одна. Княгиня так и рванулась к ней навстречу.
— Нина, сумасшедшая, как тебе не стыдно! Что ты со мною делаешь?
Вдруг ее голос оборвался, и на глазах показались слезы. Нина растерянно взглянула на нее. Взглянула еще раз и, зарыдав, упала ей на грудь. Княгиня, себя не помня, обнимала ее, целовала и шептала ей:
— Дурочка, ты ни себя, ни меня не жалеешь! Разве так можно? Едем скорее, а то ведь Бог знает что сплетут и потом ничего не исправишь…
В это время вошла Катерина Филипповна, такая же спокойная, с таким же добрым лицом и кроткими глазами.
— Если бы вы знали, княгиня, — сказала она, — как я рада, что вы здесь, у меня. Будьте так добры, выслушайте то, что я имею вам сказать.
— Я вас слушаю!
И в то же время княгиня крепко держала руку Нины, будто боясь, что вот-вот сейчас эта кроткая женщина ее у нее отнимет.
— Я должна оправдаться немного перед вами, а, главное, оправдать Нину Александровну, — начала Татаринова, снова улыбнувшись. — Вы недовольны Ниной Александровной через меня за то, что она до сих пор скрывала перед вами свое знакомство со мною. И, конечно, вы имеете основание, и я вас понимаю. Но рассудите хладнокровно, княгиня: мои враги давно уже испортили мне репутацию, выставили меня не то сумасшедшей, не то изуверкой какой-то, и в обществе обо мне очень дурно думают. Я это давно знаю, примирилась с этой мыслью и порвала все сношения с обществом. Но все же у меня, по милости Божьей, есть друзья, которые не отказывают мне в сочувствии своем, хорошо зная, что во мне нет того, что мне приписывают. К числу этих друзей принадлежит и Нина Александровна. Мы познакомились три года тому назад в Москве, и я от всей души ее полюбила. Я очень обрадовалась, узнав, что она в Петербурге, и увидя ее у себя. Ее посещения, очень нечастые, доставляют мне большое удовольствие…
— Прекрасно, — вдруг перебила княгиня, — но зачем же она от меня скрывала, что знакома с вами?
— Потому что была уверена, что вы будете против этого знакомства.
— А прекратить его, — прошептала Нина, — мне было очень тяжело… я и люблю и уважаю Катерину Филипповну.
— И ведь она была права, — сказала Татаринова, еще ласковее, еще с большей кротостью глядя на княгиню. — Ведь вы бы восстали против ее знакомства со мною, если бы она в нем призналась?