Старый дом

Михеева Екатерина Васильевна

Дворничиха аж побагровела от такой дочерней дерзости и неблагодарности и давай Таисию первый раз в жизни за волосы таскать, добра ей желая.

— Белены ты, что ли, окаянная, объелась! Прокляну!

— Ну и кляните. Ничего от того не будет, — не сдавалась Таисия.

Тут уж дворничиха не вытерпела. Собрала ее пожитки и швырнула к порогу.

— Иди, иди. Спытай ласку жизни, коли родительской трудовой копейки стыдно; узнаешь, где козам роги правят.

Рассчитывала, что дочь все-таки уступит. Но коса нашла на камень. Взяла Таисия свои вещички и в тот же день перешла жить к мужу.

Однако с первых же дней замужества все мечты о вольной, беспечной жизни лопнули, как пузырь мыльный. Муж оказался черствым,

прижимистым человеком, каждую копейку на учете держал. Любимой его присказкой было:

— Копейка рубль бережет, а денежки, они колдунчики, всех святых умолят.

К тому же он постоянно изводил Таисию ревнивыми подозрениями. Стоило покупателю замешкаться возле весов, муж тут как тут. Глаза выпучит, словно пуговицы оловянные, нижнюю губу оттянет и цедит сквозь гнилые, прокуренные зубы:

— Не задерживайте продавца, гражданин. Здесь вам не театр, работать мешаете.

А вечером дома — скандал. К чему только не придирался, чем только не попрекал, а пуще всего тем, что из нужды ее вытащил. Накричит, накричит, а то и руки в ход пустит, потом с любезностями лезет.

Попробовала Таисия как-то с матерью о том поговорить, посоветоваться, но та одно твердила:

— Сама кашу заварила, сама и расхлебывай. — Хоть и жалела дворничиха дочь, а обиды простить ей не могла. — Своей волей шла.

Однажды муж Таисии так разъярился, что и будущего своего ребенка не пожалел.

Таисия и рада в душе тому была, ребенок связал бы ее по рукам и ногам, а она не теряла надежды пожить так, как хочется. Взломала она ящик письменного стола, где муж деньги прятал, но там оказалось всего пятьсот рублей. Забрала она эти деньги и вещички, что поценнее да полегче, и, никому ничего не сказав, даже с отцом, матерью не простившись, подалась на Урал искать новой доли, говорили, говорили, заработки там высокие.

В уме Таисия уже составила новый план своей дальнейшей жизни. Поработает годик — другой, оденется с иголочки, может, замуж вторично выйдет, один раз обманулась, теперь умнее станет, тогда и вернется домой, докажет матери свое.

Но еще в пути Таисию настигла весть, что началась война с Гитлером. Так и пришлось Таисии обосноваться в небольшом старинном городе Еланске, что раскинулся по берегу неширокой речушки Еланки в живописной долине между седых Уральских гор. Сняла она комнату, устроилась в швейную мастерскую, так как не нашла работы по специальности, и написала матери письмо, звала всех к себе, потому что фронт к Смоленску подходил. Ответа на письмо Таисия не получила.

— Скорее всего эвакуировались твои. Розыски подать надо, — посоветовала ей Ольга Пяткова, у которой Таисия квартировала.

Муж Ольги в первый же день войны ушел добровольцем на фронт. Осталась Ольга одна с двухлетней дочкой Светланой на руках. Работала медсестрой в городской больнице. Общее горе сблизило женщин.

Таисия, как посоветовала ей Ольга, разослала письма в эвакуационные пункты. Но розыски ничего не дали.

Поплакала, поплакала она, да не в ее характере было долго убиваться, слезами горю не поможешь. А тут прошел слух, что всех женщин одиноких весной мобилизуют на работу в колхоз. Война многих мужчин прибрала, а фронт кормить надо. Таисия испугалась, что ее могут послать, а там и голодом и в холоде насидишься. Избавить от того, по ее расчетам, могло только новое замужество, а она давно примечала, как поглядывает на нее закройщик мастерской Федор Степанович Дорохов, молодой красивый мужчина тихого, спокойного нрава. На работе слова грубого от него никто не слыхал. Жил он в собственном доме вдвоем с племянником, шустрым девятилетним парнишкой, круглым сиротой. Звали парнишку Андреем. От него Таисия и выведала, почему Федора на фронт не взяли. С детства страдал он пороком сердца. Подумала, подумала Таисия, где в такое время лучшего жениха сыщешь: холостой, красивый,

а с пороком сердца, слыхала, люди до глубокой старости живут. Но главной причиной, что прельстила ее в этом замужестве, был дом. Стоял он недалеко от мастерской на Базарной улице, что под уклон сбегала от городского рынка к реке Еланке. Дом был хотя и старый, но совсем еще крепкий. Ни одна матица, ни одна половица не покосилась от времени, только на дубовых резных воротах краска местами пооблупилась. Окна парадной горницы и спальни, одетые в голубые наличники, выходили на улицу в небольшой палисадник, густо заросший персидской сиренью, а окно кухни, половину которой занимала широкая русская печь, — в чистый, мощенный кирпичом дворик; боковушка, смежная с кухней, глядела прямо на реку.

Комнатки были небольшие, но светлые и уютные. Таисия всем сердцем припала к ним. Однако после свадьбы вдруг узнала, что дом-то совсем не Федора, а малолетки Андрея, над которым Федор опекунствует…

Таисии до того как-то в голову не приходило разузнать об этом раньше, она и в мыслях не держала подобной ситуации. Расстроилась, конечно, но делать нечего. К тому же Федор оказался добрым, покладистым человеком, мастером на все руки. Он в молодой жене души не чаял, и Таисия как хотела, так и вертела всем хозяйством. Мальчишка и подавно в ее дела никогда не вмешивался, соскучился по женской заботе и ходил за Таисией, словно теленок за маткой. Он не доставлял ей особых хлопот, рос здоровым, послушным, учился хорошо, охотно. И Таисия как-то незаметно к нему привязалась. Зажили ладно, дружно, правда, не так, как когда-то мечталось, но по военным временам — в достатке. Федор никогда не сидел без дела и в свободное от работы время шил потихоньку дома. Таисия, которой хотелось покрепче утвердиться в жизни, тоже не ленилась, помогала мужу. От него и научилась своему будущему мастерству. Так наловчилась кроить да шить, что сама диву давалась: мастера не раз за советом к ней на работе обращались. Кроме того, у Таисии был еще один постоянный доход и довольно порядочный: за домом Дороховых простирался большой огород, соток пятнадцать, и она ежегодно засаживала его овощами и картошкой для продажи.

— Ох, Тася, не по той дорожке ты идешь, — не раз предупреждала подругу Ольга, частенько забегавшая к Дороховым на огонек. — Люди на фронте не на жизнь, на смерть бьются, а ты только о собственной выгоде думаешь. Ведь и так у тебя все необходимое есть. Хоть бы Федора пожалела. Больной он, а ему больше всех приходится с картошкой твоей возиться.

Но Таисия на своем стояла.

— Чего же зря земле пустовать. Лишняя копейка в доме не помеха. Да и разве неволю я Федора. У самого голова на плечах.

На другой послевоенный год урожай выдался на славу. Целую неделю Таисия с Федором в огороде возились, подсчитывая будущую выручку. Таисия давно мечтала купить себе хорошую пуховую шаль, да все денег не хватало. Начали картошку в яму таскать. Федор тоже за мешки взялся. Мешка три снес — ничего, а четвертый поднял и тут же упал. Кинулась к нему Таисия.

— Феденька, родненький! Что с тобой?

Он только два слова и вымолвил:

— Врача скорее, — и глаза под лоб закатил.

Когда скорая помощь приехала, все было уже кончено.

Как ни корыстна была Таисия в своих действиях и побуждениях, за пять с лишним лет совместной жизни она искренне привязалась к мужу и тяжело переживала эту утрату. Она четверо суток ходила сама не своя, никого и ничего не замечая, а на пятые к вечеру слегла в постель. То ли ноги где промочила, то ли сквозняком где ее продуло, только еще на работе почувствовала себя совсем плохо. Кое — как добралась до дома, легла, не раздеваясь, на кровать и будто в темноту провалилась.

Очнулась она далеко за полночь от сильной жажды и попросила пить. Кто-то осторожно и настойчиво приложил к ее губам стакан с водой.