Старый моряк. Хороший тон. Весельчак
Шрифт:
Ночной сторож был, по-видимому, не в духе. Движения его были медленнее обычного, а по меланхоличному выражению лица и по блеску мутных глаз, ясно было видно, что он расстроен и взволнован.
— Я должен был это предвидеть, — после долгого молчания, заговорил он. — Если бы только я вовремя все сообразил, то, вместо того, чтобы так торопиться помогать другим, я принял бы свои меры умнее и тогда этой кучке обезьянообразных швабр с корабля "Лицци и Анни" пришлось бы поискать кого-нибудь другого для своих шуток и насмешек.
Все это вышло из-за Тэта
Мы поссорились в предпоследний раз, как они здесь были; когда они снова приехали сюда на прошлой неделе, я ясно заметил, что он не забыл обиды. Встретив меня, он сделал вид, что не видит меня; когда же я ему объяснил, что я с ним сделаю, если он еще раз подвернется мне под руку, он ответил, что принял меня за мешок с картофелем, прогуливающийся на паре кем-то выкинутых ног. Мерзкий же у него язык… глупый… мерзкий…
После этого я, конечно, перестал на него обращать внимание, что его очень рассердило. Все что я мог сделать, я сделал: заставив его прождать, — когда он звонил у ворот в эту ночь, — с без четверти 12-ти ночи до половины первого, пока я, наконец, услышал звонок и открыл ему.
После того, как я его впустил, мы с ним проговорили с полчаса. По крайней мере, он говорил. Когда я замечал, что он уставал, я произносил "пст", и он подбодрялся и становился опять таким же свежим, как и раньше. В конце концов, он окончательно запнулся и отправился на борт, грозя мне своими маленькими кулаченками, и, сказав мне, что расправился бы со мною, как следует, если бы не боялся неприятных толков.
На следующий вечер, придя на службу, я остановился у ворот, чтобы многозначительно улыбнуться ему, когда он будет проходить мимо. Нет ничего обиднее подходяще состроенной улыбки; но милорд не показывался и, улыбнувшись по ошибке какому-то извозчику, я вынужден был скрыться на некоторое время, пока тот не ушел.
Когда я снова вышел, то на берегу никого не было, так что я спокойно уселся за воротами, но не успел я взяться за свою трубку, как увидел мальчишку, подходившего ко мне с сумкой в руках. Красивый мальчуган, лет 15-ти, мило одетый в костюм из саржи. Я не успел оглянуться, как он оказался уже около меня и, поставив свою сумку, посмотрел на меня с застенчивой улыбкой.
— Добрый вечер, капитан, — сказал он.
Не он первый делал эту ошибку; люди постарше его принимали меня за капитана.
— Добрый вечер, мой мальчик, — ответил я.
— Не нуждаетесь-ли вы в кают-юнге, — дрожащим голосом сказал он.
— В кают-юнге? — переспросил я, — не нуждаюсь и нем.
— Я убежал из дому, чтобы попасть на море, — сказал он. — Теперь я боюсь, что меня преследуют. Можно мне пройти?
Прежде, чем я успел сказать нет, сумка и он уже прошли. Не успел я оглянуться, как он уже был в конторе и стоял там скрестив руки, еле переводя дух.
— Почему
— Плохо обращались со мною? — смеясь, произнес он. — Ну нет, я убежден, что мой отец бегает теперь по всему городу, и предлагает награду тому, кто меня отыщет. Он не отдал бы меня и за тысячу фунтов.
Тут я развесил уши; не отрицаю этого. Но всякий поступил бы так же.
— Присядь, — сказал я ему, положив на пол несколько книг за одной из конторок. — Садись и поговорим.
Мы долго говорили, но мне не удалось убедить его вернуться. Его голова была битком набита коралловыми островами, контрабандистами, пиратами и иностранными портами. Он сказал, что жаждет увидеть свет и летающих рыб.
— Я люблю синие волны, — твердил он. — Небесно-синие волны, вот чего я хочу.
Я старался напугать его, но он и слушать не хотел меня. Он сидел на книгах, как деревянный истукан и глядел на меня покачивая головой, а когда я ему рассказывал о бурях и кораблекрушениях, он лишь причмокивал губами, и синие глаза его сияли от радости. Немного погодя я понял, что только даром трачу время, убеждая его. Тогда я сделал вид, что согласен с ним.
— Я думаю, что сумею устроить тебя на корабле, где находится мой друг, — сказал я; — но, погоди, я непременно должен сначала узнать мнение твоего бедного отца по этому поводу. Я должен сообщить ему, что с тобой сталось.
— Но не прежде, чем я отплыву на корабле, — быстро проговорил он.
— Конечно, нет. Но ты должен дать мне имя и адрес твоего отца, и, как только корабль "Синяя Акула" — это название твоего корабля — скроется из виду, я ему немедленно пошлю письмо без подписи с указанием, где ты находишься.
В начале это ему не понравилось, и он сказал, что сам напишет, но, когда я заметил, что он может забыть написать, и что я, так сказать, отвечаю за него, то он согласился со мною и дал мне нужные сведения.
Оказалось, что его отца зовут мистер Ватсон, у него большой суконный магазин, на Коммерческой улице.
После этого я еще немного потолковал с ним, чтобы рассеять его подозрения, а затем попросил его подождать меня, сидя на том же месте, на полу, так чтобы его не было видно из окна, и ушел сказав, что сейчас пойду поговорить с моим другом, капитаном.
Выйдя из конторы, я задумался над тем, как лучше всего поступить в данном случае. Откровенно говоря, с дежурства на пристани я не имел права уходить, но с другой стороны нужно было непременно успокоить сердце отца. Размышляя таким образом, я подвигался вперед шаг за шагом и направился как можно быстрее на Коммерческую улицу.
Был теплый вечер. Я не встретил ни одного попутного омнибуса, так что мне пришлось пройти всю дорогу пешком, а так как я теперь уж не так молод, как раньше, то я с большим трудом дошел до Коммерческой улицы, причем весь вспотел.
Лавка оказалась порядочной величины комнатой, со странными, высокими, как для младенцев, стульями на очень высоких ножках с удивительно узкими сиденьями, — стульями для клиентов. У прилавка стояло несколько красивых девушек. Я подошел к одной из них и сказал ей, что мне необходимо видеть г. Ватсона.