Стать Джоанной Морриган
Шрифт:
– Вы его извините, – говорит она, как всегда в таких случаях. У нее большой опыт.
Она смотрит по сторонам, ищет, чем бы утешить гостя, и берет связку бананов из ящика у входной двери. Мы всегда покупаем фрукты мелким оптом, на фермерском рынке. У папы есть поддельное удостоверение личности, подтверждающее, что держатель владеет продуктовой лавкой в деревне Трисалл. Папа, естественно, не владеет никакой лавкой в деревне Трисалл.
– Вот, возьмите. Пожалуйста.
Рок Перри тупо таращится на нашу маму, которая протягивает ему связку
– Э… одну штучку? – говорит Рок Перри, пытаясь проявить здравомыслие.
– Пожалуйста, – говорит мама и вручает ему всю связку.
Рок Перри берет бананы – все такой же растерянный и озадаченный, – выходит за дверь и идет прочь по подъездной дорожке. И тут на крыльцо выбегает папа.
– Потому что ЭТО ДЕЛО ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ! – кричит он вслед Року.
Рок переходит на легкую рысь, перебегает дорогу и мчится к автобусной остановке, по-прежнему прижимая к груди связку бананов.
– ЭТО ДЕЛО ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ! ЭТО Я САМ! – кричит папа на весь квартал. Тюлевые занавески в окнах соседних домов характерно подергиваются. Миссис Форсайт выходит на крыльцо и, как всегда, осуждающе хмурится. – ЭТО, БЛЯДЬ, МОЯ МУЗЫКА! МОЯ ДУША!
Добежав до автобусной остановки, Рок Перри медленно садится на корточки. Прячется за кустом и сидит там, пока не приходит 512-й автобус. Я знаю, потому что мы с Крисси поднялись наверх и наблюдали за ним в окно.
– Вот так впустую растрачены шесть бананов, – говорит Крисси. – Можно было бы всю неделю добавлять их в овсянку. Прекрасно. Еще несколько дней безнадежно унылых и пресных завтраков.
– МОЕ, БЛЯДЬ, СЕРДЦЕ! – кричит папа вслед удаляющемуся автобусу и бьет себя кулаком в грудь. – Ты хоть понимаешь, что здесь оставляешь? МОЕ СЕРДЦЕ!
Через полчаса после воплей – когда завершается триумфальный двенадцатиминутный финал «Бомбардировки» – папа опять отправляется в паб. После стольких душевных волнений ему надо выпить. Он идет в тот же паб, откуда выцепил Рока Перри.
– Может, надеется встретить там близнеца Рока, чтобы обругать и его тоже, – язвит Крисси.
Папа вернулся домой около часа ночи. Мы всегда знаем, когда он приходит домой из паба. Вот и сегодня он впилился в сирень у подъездной дорожки. Полетело сцепление. Сорвалось с характерным скрежетом. Мы знаем, как вылетает сцепление в фургоне «Фольксваген». Мы это слышали неоднократно.
Когда мы наутро спускаемся вниз, посреди гостиной стоит большая бетонная скульптура лисы. Только без головы.
– Это подарок для мамы на годовщину свадьбы, – объясняет мне папа. Он курит, сидя на заднем крыльце в моем старом розовом халате, который явно ему маловат и даже не прикрывает яиц. – Я потому что люблю твою маму.
Он курит и смотрит на небо.
– Когда-нибудь мы с вами станем королями жизни, – говорит он. – Я внебрачный сын Брендана Биэна.
Пару минут мы молчим, размышляя о неминуемом радужном будущем. Потом я все-таки спрашиваю у папы:
– А что с Роком Перри? Он с тобой свяжется?
– Детка, я сам не связываюсь с мудаками, – авторитетно заявляет папа, одергивает халат, прикрывая промежность, и делает очередную затяжку.
Позже мы узнаем – через дядю Аледа, у которого есть приятель, у которого есть знакомый, – что Рока Перри и вправду зовут Иэн, и он не ищет таланты для студии звукозаписи, а торгует вразнос столовыми приборами, и сам он из Шеффилда, и единственное, что он мог бы нам предложить в качестве выгодной сделки, это набор столовых приборов из восьмидесяти восьми предметов за 59 фунтов, в кредит под 14,5 процента годовых.
Вот почему я лежу в постели, рядом с Люпеном, и потихонечку самоудовлетворяюсь. У меня стресс, но еще и любовное томление. Как я писала в своем дневнике, я «безнадежный романтик». Если я не хожу на свидания с мальчиком – мне четырнадцать лет, и у меня еще не было парня, – то можно хотя бы устроить свидание с самой собой. Свидание в койке, то есть мастурбацию.
Я кончаю – представляя Герберта Виолу из «Детективного агентства «Лунный свет», у которого, как мне кажется, доброе лицо, – одергиваю ночнушку, целую спящего Люпена и засыпаю сама.
Четверг. Просыпаюсь и вижу Люпена, глядящего на меня огромными голубыми глазами. У Люпена очень большие глаза. Они занимают полкомнаты. Когда я его люблю, я говорю, что его глаза – это две голубые планеты, и я вижу спутники и ракеты, что проплывают мимо его зрачков.
– Вот летит! И еще! Я вижу Нила Армстронга! Он держит флаг! Боже, благослови Америку!
Когда я его ненавижу, я говорю, что у него что-то не то со щитовидкой и он похож на очумелого лягушонка.
Люпен – нервный, легковозбудимый ребенок, и поэтому мы много времени проводим вместе. Ему часто снятся кошмары, и тогда он идет спать ко мне. У них с Крисси – двухъярусная кровать, а у меня – двуспальный раскладной диван. Этот диван мне достался при смешанных обстоятельствах, эмоционально неоднозначных.
– Бабушка умерла, – сказал папа в прошлом апреле. – Тебе достанется ее кровать.
– Бабушка умерла! – заголосила я. – Бабушка УМЕРЛА!
– Да. Но тебе достанется ее кровать, – терпеливо повторил папа.
Посередине дивана – огромная вмятина. Там, где бабуля сначала спала, а потом умерла.
«Мы лежим в неглубокой впадине, оставленной призраком мертвой бабули, – иногда думаю я, когда впадаю в сентиментальность. – Я родилась в гнезде смерти».
Я читаю много литературы девятнадцатого века. Однажды я спросила у мамы, какое у меня будет приданое, если кто-то попросит моей руки. Она истерически расхохоталась.
– Где-то в кладовке валяются старые шторы, – сказала она, вытирая слезы.