Стать сильнейшим - 2
Шрифт:
— Хадо тридцать три, Сокацуй!
Яркая бело-голубая вспышка ударила в грудь Мадараме, сияющей чертой отшвырнула его далеко назад, пробивая его телом несколько домов, и взорвалась, разнося добрую треть какого-то барака размером с приличный одноэтажный дом на куски. В небо ударила колонна бело-голубого пламени, ударная волна сорвала черепицу со зданий поблизости от эпицентра и украсила их стены глубокими трещинами.
Куросаки начал вливать свою реацу в клинок катаны, начавший светиться, и с каждой секундой это свечение становилось все ярче, доходя до того, что казалось, будто катану окутало бело-голубое
Этот удар пришелся в незащищенную грудь: сокацуй сломал Хозукимару пополам, и Мадараме нечем было защищаться. Брызнула кровь, темно-красные струйки окрасили развалины, целые потоки хлынули по ногам и животу из прорезанной насквозь грудной клетки чуть правее сердца и шеи, от ключицы и до середины груди.
Иккаку кашлянул, выхаркивая струю крови, покачнулся и рухнул на колени. Ичиго бросил на него взгляд и скрылся в сюмпо. О нем позаботятся и без вмешательства временного синигами, а у Куросаки здесь полно дел. Например, найти Гандзю и не дать ему сдохнуть.
Оторвавшись от возможных преследователей, Ичиго закрыл глаза и обратил лицо к небу, чувствуя, как все его тело переполняет сила. Это легкое и приятное чувство собственной силы, наполняющей каждую клеточку его тела, эта легкая, едва заметная усталость после боя, эта кристальная чистота разума — казалось, что не только рефлексы, но и сами мысли стали значительно быстрее, острее и точнее. «Волшебно», — Ичиго улыбнулся, слыша, как его окружают несколько патрульных — двадцать три, если быть точным. Именно столько разных реацу он ощутил. «Вот что имел в виду Карасу-сан, — Куросаки открыл глаза и улыбнулся в предвкушении, обнажая катану.— Я хочу снова почувствовать это! Я хочу чувствовать это до тех пор, пока не насыщусь этим чувством. Я хочу сражаться!»
Но противники оказались слишком слабы. Они бросались на него, как голодные псы на кость, мешали друг другу и даже не могли поспеть за его движениями. Пять секунд — и все кончено. Ичиго стиснул зубы, оставляя за спиной двадцать три стонущих тела, истекающих кровью из неглубоких ран. «Слабо, слишком слабо! Медленно, слабо, неумело, — парень огляделся и широко ухмыльнулся, почувствовав знакомую реацу.— Ты же лейтенант, Ренджи Абарай? Ты должен стать примерно в два-три раза сильнее с нашей предыдущей встречи. Я хочу больше, больше сражений!»
«Но помни, жажда боя может захлестнуть тебя, — снова зазвучал в памяти голос директора.— И это плохо. Ты должен обуздать свою жажду боя, иначе противник с холодной головой, даже если он вдвое слабее тебя, но настолько же хорошо владеющий занпакто, зарубит тебя без проблем».
Куросаки стиснул зубы. Жажда боя очень неохотно отступила вглубь сознания, думать сразу стало намного легче, осталось лишь неудовлетворенное желание продолжить бой. Но и оно было чем-то сродни желанию перекусить — хочется, но легко и потерпеть.
Четвертый отряд, госпиталь
Стена взорвалась мелкими брызгами камня. Мадараме равнодушно покосился на ровное дымящееся круглое отверстие — его абсолютно не смутило то, что капитан двенадцатого отряда взбесился от его слов настолько, что начал швыряться кидо. И в незаклинательном шо* было
— Я правильно тебя понял? — неприятный голос Куротсучи Маюри резанул по ушам.— Мало того, что ты дал себя изрубить, так еще и не узнал ровным счетом ничего?
— Именно так, — не глядя на капитана, ответил Мадараме.— Противник расправился со мной так быстро, что я ничего не рассмотрел. Ни его лица, ни его способностей. Я был беспечен.
В палату влетела медсестра, возмущенная поведением капитана Куротсучи до глубины души.
— Прошу прощения, Маюри-сама, но в госпитале запрещено применять силу! Немедленно покиньте… а-а-а-ай!
— Замолчи! — Маюри двинул пальцем — стена вместе с косяком в сантиметре от головы девушки украсилась отверстием в виде обрезанного по краю стены круга, брызнувшего потоком мелких осколков.— Не лезь не в свое дело, поняла? Хочешь стать подопытной крыской?
Девушка замотала головой, напуганная жутким капитаном до полусмерти. Она наслышана о том, что происходит в застенках двенадцатого отряда, и попадать на бесчеловечные эксперименты ей совсем не хочется.
Но тут на плечо перепуганной девушки легла узкая, мягкая, теплая ладошка. Знакомые пальцы едва уловимо сжались, даря чувство покоя и защищенности. Девушка облегченно выдохнула, невольно улыбаясь своему капитану.
— Маюри-сан, — мягкий, тихий, кроткий голос Уноханы заставил Куротсучи осечься и прикусить язык.— Я понимаю и одобряю ваше стремление к знаниям, но не надо рушить мое расположение и пугать моих подчиненных.
Вот так всегда. Унохана вроде и не угрожает, но даже у капитана затряслись поджилки при виде ее доброй улыбки, в голове промелькнули все слухи о ее похождениях восемьсот лет назад, а перед глазами успела пронестись вся жизнь.
— И не стоит угрожать моим пациентам, — женщина приоткрыла сощуренные глаза. Маюри невольно сглотнул и недовольно фыркнул. Не говоря ни слова, капитан двенадцатого отряда быстрым шагом убрался прочь, сбив по пути какого-то паренька.
— Спасибо вам, Унохана-сан, — застенчиво поблагодарила медсестра. Ячиру ласково потрепала девушку по голове и улыбнулась ей, от чего щеки девушки вспыхнули, как маков цвет.
— Отдохни, Юмико, ты с самого утра на ногах.
— Спасибо, но у меня много работы. Недавно доставили еще семерых пострадавших…
— Отдохни.
Вроде голос не изменился, но девушка тут же поклонилась капитану, не желая чувствовать себя на месте Куротсучи Маюри. Унохана не терпела непокорности, но справлялась с ней по-своему. «Какая же она красивая, — некстати подумала девушка и побагровела, вспоминая свою ночь с капитаном.— Боже, о чем я думаю?»
Девушка невольно вспоминала о том, как записалась в четвертый отряд, не желая сражаться, как ей рассказывали о нетрадиционной ориентации капитана, и как однажды Ячиру-сан пригласила ее в свой кабинет, а потом — и в спальню. Это было давно, несколько лет назад. Сейчас у Юмико есть парень из шестого отряда, но все равно, свой первый раз, тем более с женщиной, она запомнила на всю жизнь. Самый томительный и волнующий, он никогда не исчезнет из ее памяти. И пусть девушка стала убежденной натуралкой, но все равно она не может не думать иногда о своем капитане, и от этих мыслей в животе…