Стать японцем
Шрифт:
Каждый взрослый японец входил также в профессиональную корпорацию (дружина воинов, сельская община, цех, гильдия), был на всю жизнь привязан к ней, не имел права и возможности сменить свою идентичность. Поэтому утеря самураем господина (его смерть, ликвидация княжества или изгнание самого самурая за какой-нибудь проступок) автоматически превращала воина в деклассированный элемент, он становился «ронином» (букв, «перекати-волна»), лишался самурайской прически (бритый лоб и косичка) и отращивал волосы. Изгнание за проступки из крестьянской общины, цеха, гильдии также служило страшным наказанием, поскольку войти в новый коллектив оказывалось практически невозможным. Жена, изгнанная из семьи мужа за какой-нибудь проступок и «возвращенная» родителям, на всю жизнь покрывала себя позором и
Коллективом, в который входили все японцы без исключения, являлась, естественно, семья, которая понималась как череда поколений. Семья обладала для японцев сверхценностью. И не только сама по себе. Морализаторы и идеологи полагали, что дела в государстве могут идти должным образом только когда крепка семья, поэтому и власти прилагали все усилия для обеспечения ее стабильности.
Считалось, что человек обязан своим родителям жизнью, им и предкам — своим положением. Он был встроен в череду поколений, систему родственных отношений и не обладал автономией. В наставлениях, обращенных к торговцам, Ни-номия Сонтоку говорит: «Вы сами по себе бесполезны... Лишь благодаря череде добрых дел ваших предков, их родовитости и положению к вам относятся с уважением, как к человеку на что-то годному». Без родителей «человек был бы подобен стреле, выпущенной из плохо натянутого лука», который бессильно «падает в траву. Люди стали бы считать его никчемным дураком»28.
Беспрекословное повиновение отцу было безусловным требованием. После рождения ребенка отец наступал на плаценту или же захоранивал ее — этот ритуал был призван обеспечить беспрекословное послушание в дальнейшем29.
Считалось, что любое замечание по отношению к главе семьи идет вразрез с «правильным» поведением. Увещевания отца пить поменьше спиртного (поскольку в таком состоянии он допоздна ведет с матерью пустопорожние разговоры, а наутро страдает от похмелья) также решительно осуждаются30.
Певец «пути торговца» Исида Байган (1685—1744) утверждал, что не только имущество семьи принадлежит родителям: «ваше собственное тело также изначально является телом ваших родителей, и поэтому они могут использовать его по своему усмотрению, даже продать, если им захочется, и вы не должны жаловаться»31. Таким образом, мы имеем дело с феноменом, который можно назвать «патернализацией» тела.
Кайбара Экикэн так поучал молодое самурайское поколение: «Тело человека появляется благодаря отцу и матери, оно имеет своим истоком Небо и Землю. Человек рождается благодаря Небу и Земле, отцу и матери, а потому и взращиваемое им тело не является его собственностью. Тело, дарованное Небом и Землей, тело, полученное от отца с матерью, следует взращивать с почтением и тщанием, не принося ему вреда. Жизнь должна быть долгой. В этом и заключен сыновний долг перед Небом с Землей, перед отцом с матерью. Если потеряешь тело, то и служить станет нечем. Поскольку внутренности, кожа и тело, волосы достаются нам от родителей, то содержать их в беспорядке и уродовать — сыновняя непочтительность. Какая это непочтительность по отношению к Небу и Земле, отцу и матери: великое предназначение считать делом личным, пить-есть и желать-алкать по своему хотению, портить здоровье и привечать болезни, сокращать дарованные Небом годы и умирать до срока!»32
Так обосновывалась высокая необходимость заботиться о своем теле — ведь предназначением его является неустанная забота о родителях, что служило гарантией лояльности самурая и по отношению к сюзерену. Мать, сын которой попал в заключение по подозрению в неверности сюзерену, писала: «Когда его отец был жив, он был очень преданным сыном, он тщательно ухаживал за ним, в особенности тогда, когда отец болел. Я видела это сама. Поэтому невозможно, чтобы такой преданный сын, как он, может совершить какое бы то ни было преступление против нашего господина»33.
В заботе о родителях отсутствовал «эгоизм» (индивидуализм), который с такой решительностью осуждался идеологией того времени. Японские мыслители неизменно
Призывая заботиться о родителях, Кайбара Экикэн одновременно подчеркивал, что в случае необходимости следует жертвовать своей жизнью ради господина. Это положение было воспринято им от сформировавшегося ранее кодекса поведения самурая, где считалось, что тот воин, который не проявил должной готовности к самопожертвованию ради господина, позорит свое «имя». Имя же, в отличие от тела, обладает «вечной» жизнью. Поскольку опозоренное имя сохраняется в памяти людей вечно, это ложится грязным пятном на весь дом, на его «коллективное тело». Таким образом, самой страшной угрозой представляется нанесение репутационного ущерба не самому себе, а тому объединению, к которому принадлежит тот или иной человек.
Поддержание коллективной репутации являлось важнейшей обязанностью каждого индивида, однако в идеологических построениях разных сословий акценты были расставлены по-разному. Наиболее яркими представителями самурайской идеологии являлись, возможно, Миямото Мусаси (1584—1645), Ямага Соко (1622—1685) и Ямамото Цунэтомо (1659—1719), которые неустанно и даже назойливо подчеркивали, что главным свойством «настоящего» самурая является постоянная готовность к смерти, что самурай живет, приучая себя к смерти. Временами эта готовность перерастает в желательность смерти (разумеется, обставленной достойным, то есть героическим образом). Ямамото Цунэтомо буквально утверждал: «путь самурая — это поиск смерти» и что если есть выбор между жизнью и смертью, настоящий самурай всегда выбирает смерть. Обязанность умереть за сюзерена воспринималась как сословная привилегия. От челяди никто не ожидал ничего подобного. Достаточно было и того, чтобы крестьянин или торговец, завидя самурая, немедленно сбрасывал свою обувь и распростирался на земле.
Готовность к физическому самопожертвованию ради сюзерена и забота о родителях, безусловно, вступали в конфликтные отношения. В самурайской теории смерть за сюзерена обладала, несомненно, большей ценностью, однако в условиях мирного времени основной акцент естественным образом все больше переносился на заботу о родителях и, следовательно, на необходимость долгой жизни и заботу о здоровье собственного тела. В сочинениях простых «горожан» (т. е. неса-мураев) подчеркивалось, что у горожанина нет сюзерена, у него есть только родители, а потому его «жертвой» является забота о них, а не постоянная готовность к смерти, о которой твердили идеологи самурайского сословия34.
Непререкаемый авторитет отца отнюдь не означал, что он до конца жизни распоряжался хозяйственными и домашними делами. Было принято, что в какой-то момент (вне зависимости от состояния своего здоровья) он непременно отходит от дел и передает их старшему сыну (этот обычай именовался «инкё» — «спрятанная жизнь»). Такое обыкновение также воспринималось в контексте заботы о родителях, их покойной старости.
Обычай кровной мести имел в Японии широкое распространение. Он был регламентирован законом — для убийства обидчика следовало получить разрешение властей. И в этом случае убийца не подлежал наказанию. Показательно, что такое разрешение имел возможность получить сын — чтобы отомстить обидчику отца, и младший брат — чтобы отомстить за старшего брата. Что до отца и старшего брата, то они не могли получить разрешение отомстить за сына или младшего брата — понятие «верности» имело в значительной степени однонаправленный характер. Инфантицид, как уже говорилось, был достаточно распространенным явлением. Убийство же родителей считалось наиболее тяжким преступлением и наказывалось, естественно, смертной казнью. Эта же мера наказания применялась и по отношению к сыну, подравшемуся с отцом.