Статьи и рассказы
Шрифт:
Яркий апрель 1977 года. Троллейбус остановился возле гостиницы "Киев", чуть больше ста метров до нашего дома. Я вышел и наткнулся на своего личного "ангела" из КГБ… Этакий плакатный майор из взрослеющих комсомольских лидеров, адъютант или помощник, – не знаю, как это у них, – очень крупного чина, моего пациента. Он был приставлен ко мне, следить за тем, чтобы я не нарушал государственной безопасности. Кстати, этот самый очень крупный чин сказал мне однажды:
– Ион Лазаревич, прекратите вашу фронду. Сегодня утром Щербицкий спросил меня, до каких пор вы будете на свободе. И я должен был убеждать его в том, что вы хороший советский человек. Это же анекдот. КГБ защищает вас от
Так вот, этот блистательный майор всегда старался возникнуть на моем пути внезапно, чтобы огорошить меня. А я всегда старался оставаться внешне абсолютно спокойным, чтобы не доставлять ему удовольствия. И сейчас он возник подобным образом.
– Здравствуйте, Ион Лазаревич.
– Здравствуйте.
– Что-то у вас сегодня мрачное настроение. Чем-то озабочены?
– Бывает.
– Решили ехать?
– Решил.
Забавная вещь. Вопрос "решили ехать?" не требовал уточнения, хотя мог относиться к чему угодно, начиная с поездки в троллейбусе.
– Ну что ж, вполне закономерно. Скоро тридцать лет с того дня, когда вы впервые решили это.
– Неужели не забыли?
– Ну что вы, Ион Лазаревич, мы ничего не забываем.
Спустя несколько месяцев Татьяна и Мордехай Тверские встречали нас в аэропорту имени Бен-Гуриона. Первая фраза, произнесенная мною после взаимных объятий:
– Мотя, ты знаешь, они не забыли о нашем желании воевать в Палестине?
– Я знаю.
– Откуда?
– Мне сказали об этом в Иерусалиме, в нашей службе госбезопасности.
Как-то, выпивая с Мотей, мы вспомнили дождливый конец осени 1947 года.
– Мотя, – сказал я, – но ведь в ту пору мы с тобой не были сионистами?
– А кем?
– Ну, как сказать? Действительно, был этакий порыв, юношеская жажда справедливости, романтика. Может быть, тот тип правильно назвал наш поступок интернациональным порывом?
– Интернациональным? Почему же мы не попросили послать нас воевать в Грецию или в Китай? Там в ту пору тоже шла война прогрессивных, так сказать, сил с реакцией.
Мотя загнал меня в тупик. Я ничего не сумел ему ответить. Я и сейчас не могу вразумительно объяснить, что толкнуло меня на такой поступок. Если не прибегнуть к чему-нибудь трансцендентальному.
О пользе языка идиш
Михаил Ефимович Поляк пребывал в Лондоне более двух недель. Командировка затянулась. В политуправлении и в органах, вероятно, не предполагали, что понадобится так много времени для решения уже решенных вопросов. Полковник Поляк предпочитал репарацию из Берлина музыкальных инструментов, которой, надо сказать, он занимался не без удовольствия, репатриации в Советский Союз бывших белогвардейцев и предателей, оказавшихся в немецком плену. Коммунист и патриот до ядра каждой клетки, в глубине души он все же несколько сомневался в равнозначности их вины и того радушия, с которым партия встретит своих заблудших сынов. Но приказ есть приказ. Приказ не обсуждается, а выполняется. Сугубо гражданский человек, Михаил Ефимович и до внезапного получения полковничьих погон (для командировки в Берлин сразу после окончания войны) отлично усвоил эту истину в своей постоянно цивильной жизни. Берлинская командировка была приятнее. Арфы, рояли, челесты и прочие изымаемые музыкальные инструменты были предметами неодушевленными. Кроме того, им не грозила высшая мера наказания – смертная казнь. Но, повторял он себе, приказ есть приказ.
Полковник Поляк не
Почти как большинство явлений, командировка состояла не только из отрицательных элементов. Во-первых, он увидел Лондон, который оказался намного более привлекательным, чем можно было представить себе, прочитав всего Диккенса. Во-вторых, разрушения не шли ни в какое сравнение с теми, какие он увидел в Берлине. В-третьих, хотя после окончания войны прошло менее полугода и в Англии все еще была карточная система, изобилие и качество товаров не шло ни в какое сравнение с немецким. Правда, в Германии все ему доставалось бесплатно, а здесь, увы, приходилось платить. В-четвертых, форма полковника Красной армии оказалась очень удобной для лондонского социального климата.
Полковник Поляк прилично прибарахлился, как он это сформулировал для себя, и ему понадобились два вместительных чемодана. Командировка приближалась к завершению. Из Лондона он возвращался не в Берлин, а в Москву. Короче, в этот дождливый осенний день ему предстояло приобрести два чемодана. В Берлине чемоданов навалом. Правда, в основном из заменителей. Эрзац. В Лондоне можно было купить чемоданы из настоящей кожи.
Михаил Ефимович был достаточно опытным человеком, чтобы не делать покупки на Оксфордстрит или на Бондстрит. Автобус привез его на северо-запад Лондона. Он сошел на оживленной торговой улице, пересекавшей тихий вполне респектабельный район, густо застроенный двухэтажными домиками с черепичными крышами, эркерами во весь фасад на первом этаже и аккуратными палисадниками, отгороженными от тротуаров невысокими заборами. Стайка мальчишек, возвращавшихся из школы, проявила интерес, увидев человека в незнакомой военной форме. А полковник Поляк, в свою очередь, отметил опрятный вид учеников, одинаковые полосатые галстуки, хорошо подогнанные ранцы, неназойливое любопытство, все то, что отличало их от знакомых ему школьников.
Дождь прекратился. Небо даже намекнуло на то, что сейчас может выглянуть солнце. Полковник Поляк, не спеша, осматривал витрины магазинов. Мужская одежда. Хозяйственные товары. Аптека. Книжный магазин. Филателия. Женская одежда. Обувь. Еще обувь. Ага! Сумки и чемоданы. Над входом красовалась большая вывеска «Бернар Ланг». Зайдем.
Он открыл дверь. Звякнул колокольчик. В магазине пусто. Ни единого покупателя. Продавец вскочил за прилавком и вытянулся, как дневальный перед командиром.
Продавец – высокий представительный мужчина. Косой пробор. Чуть удлиненные седеющие виски. Тщательно выбритое худощавое лицо. Хороший костюм. Отличная выправка. Этакий лорд, случайно попавший за прилавок.
– Могу я вам помочь? – спросил лорд.
– Я бы хотел купить два вместительных чемодана.
– Одну минуту. – Лорд слегка повернулся к двери, завешенной портьерой и на идиш, на том самом идиш, который полковник Поляк слышал только в родном местечке и нигде больше, произнес, не меняя любезного выражения лица:
– Ривка, если я не ошибаюсь, это русский полковник. Дай-ка мне те два картонных чемодана.
Полковник Поляк тоже любезно улыбнулся и на том же идиш его родного местечка, который отличается от идиш любого другого места на Земле, сказал:
– Вы не ошибаетесь. Я действительно советский полковник. Но те два картонных чемодана вы продадите кому-нибудь другому.
Лорд мгновенно испарился и на этом месте оказался еврей с отвисшей от удивления челюстью, полностью потерявший дар речи. Из-за портьеры выглянула миловидная женщина лет сорока пяти. Медленно выныривая из шока, продавец на том же идиш спросил: