Статьи и рассказы
Шрифт:
В обороне танки стояли в окопах. На дне окопа укладывались два бревна. На них стоял танк. Из брезента сооружалась крыша и стены. Торец своеобразного гаража закрывался соломенным матом, в котором проделывалась дверь, также изготовленная из соломенного мата. (Прошу не путать эти маты с отборным матом генерала Родина).
Так вот, генерал Родин приказал, чтобы из каждого трака гусеницы тщательно выковыривалась грязь, трак протирался газолью до зеркального блеска, а затем — насухо. Возвращаясь после каждого выезда, даже если валились
В конце ноября или в начале декабря 1944 года (не помню точно) приехал к нам в бригаду генерал-полковник Родин со свитой старших офицеров и ротой охраны. И еще — не знаю, подумал ли я об этом тогда, или описываю уже нынешние размышления о том, что, когда на передовой младшие командиры не представляли себе, где найти хоть одного солдата, чтобы залатать очередную брешь, у генерала Родина была целая рота охраны. Рота бездельников.
Естественно, что генерал для инспекции выбрал наш батальон, который всегда был в голове атаки. Но почему он выбрал мой взвод, не знаю.
— Убрать маты! — Скомандовал генерал.
Убрали. Родин подошел к моему танку, извлек из кармана носовой платок и протер им трак. Слава Всевышнему, платок остался чистым. Но гроза все же разразилась. Генерал подозвал моего механика-водителя и приказал ему расстегнуть комбинезон.
— Тебя не наградили за прошедший бой?
— Наградили, кажется, товарищ генерал-полковник.
— Не кажется, а точно. Орден Красной звезды. Я-то знаю, что сделал ваш экипаж. Так где же твой орден? — Родин гневно посмотрел на командира бригады, вытянувшегося, как новобранец, по стойке смирно, и прорычал:
— Где?
Интересно, почему он спросил у механика-водителя, а не у меня? Я ведь тоже еще не получил своей награды.
— Не получили знаков, товарищ генерал-полковник.
— Не получили?! Рас…дяй? Так я, как Суворов, должен знаки возить и раздавать? Говно ты — не полковник!
И надо же — взгляд генерала остановился на прожженной новенькой шинели десантника-мотострелка. Вероятно, разгильдяй прожег шинель у костра.
— Ну-ка, сынок, подойди сюда. Ты откуда попал в эту говенную бригаду?
— Из госпиталя, товарищ генерал-полковник.
— А в госпиталь?
— Из сто двадцатой танковой бригады, товарищ генерал-полковник.
— Так возвращайся, сынок в сто двадцатую. Здесь же о тебе никто не заботится. Этому говнюку полковнику наплевать на то, что у тебя дыра в шинели. Как же он будет заботиться о тебе в бою? Иди, сынок. Скажешь, что Родин тебя послал.
Солдат потоптался и скрылся за ближайшим «гаражом», где кто-то из танкистов тут же засветил ему «фонарь», чтобы не лез на глаза начальству в прожженной шинели.
А генерал Родин продолжал бушевать.
— Тревога! — Гаркнул он.
Заработали моторы.
— Почему не выезжаешь?
— В моем распоряжении десять минут, товарищ генерал-полковник. Температура масла должна подняться до пятидесяти пяти градусов.
Генерал скосил глаза в сторону стоявшего рядом с ним инженер-подполковника. Тот слегка кивнул. Через восемь минут мы выехали из окопа. Танки вытянулись в колонну на грунтовой дороге. Командиры поднялись на пригорок. Родин решил провести рекогносцировку.
— Доложи, что видишь, — обратился он к лейтенанту Володе Иванову, командиру танка в моем взводе.
Местность мы знали, как свою ладонь. Больше месяца торчали здесь. Каждый из нас, не глядя, мог рассказать о любой детали между грунтовой дорогой и передним краем, до которого было одиннадцать километров.
Володя вытащил планшет и четко начал:
— Слева, на юго-западе лес Шталупенен.
В душе я улыбнулся. В лесу Шталупенен располагался медсанбат. Красивый блондин Володя Иванов пасся в том медсанбате. Две медсестры воевали из-за него друг с другом.
— Какой к … матери лес?! — Прорычал генерал-полковник. — Ты что ослеп? Роща Шталупенен, а не лес. — Родин ткнул пальцем в карту.
Не знаю, наверно вожжа попала мне под хвост.
Накопившаяся обида за себя, за командира бригады, за Володю Иванова, за всех облаянных, затопила меня и выхлестнулась наружу:
— Разрешите вопрос, товарищ генерал-полковник?
— Ну.
— Какого года рекогносцировки ваша карта?
Родин взглянул на планшет:
— Ну, 1891-го.
— За пятьдесят три года роща могла превратиться в лес.
— Что?!! — Генеральский крик потряс морозный воздух. — Гнида! Да ты… Пошел отсюда к … матери!
Я четко приложил ладонь к дуге танкошлема и во всю мощь хорошо поставленного командирского голоса прокричал:
— Есть, идти к … матери, — и уже чуть тише, — вслед за генералом, который знает туда дорогу.
Чеканя шаг, я прошел мимо обалдевших офицеров.
Родин орал и топал ногами. Досталось и комбригу и комбату. Этого я уже не видел. Только слышал генеральский мат. Картину потом описали мои друзья. Я подошел к своему танку. Механик-водитель испуганно выглянул из люка:
— На хрена он тебе сдался? Ты представляешь себе, что сейчас будет?
Примерно то же и в такой же манере сказал командир батальона через две-три минуты, когда Родин со свитой и ротой охраны покинули бригаду, матом объяснив комбригу, кто есть он и его подчиненные.
Ждали последствий. Но их не было.
Недели через две командиров и механиков-водителей нескольких танковых бригад собрали в большом зале немецкого офицерского клуба. Никто из нас не знал причины сбора.
Вошел генерал-полковник Родин. Все встали. Меня он, вероятно, заметил потому, что я стоял крайний слева у прохода, по которому он шествовал.