Статьи, предположительно написанные Лесковым

Лесков Николай Семенович

Величайшим из событий английской палаты общин за последнее время были прения об уничтожении государственной церкви в Ирландии. Только проникнув в тайны уипсов можно понять, каким образом этот самый жгучий из всех современных вопросов Англии мог быть решен в четыре ночи, и каким чудом в палате, где часто бывает трудно собрать 40 членов, по этому вопросу 618 народных представителей подали голос за Гладстона. Не менее оживленное зрелище представляли заседания во время прений по этому вопросу и в палате лордов. Обыкновенно зала палаты лордов с своими почти пустыми красными бархатными скамьями, несмотря на все свое великолепие, наводит какую-то тоску и уныние. Как мумии в обширной гробнице, восседают там и сям лорды, величаво-спокойные и томительно-монотонные в своих речах. Скукою веет от пустых скамеек членов, публики и стенографов, которым праздное слушание здесь кажется во сто раз утомительнее безустанной работы в нижней палате. Но 2(14) июня все как бы каким волшебством изменилось. На скамьях не оставалось пустого местечка; всякий садился, куда попало; дамы, которым удалось добыть себе билет, не заботились уже о том, что изомнут платья. Все пространство залы перед троном до верхней ступени занимали члены тайного совета и те, кто имел право входа туда; на передней лавке сидели принц вэльский, герцог кембриджский, лорд Россель, герцог Арджиль; епископов

было множество; члены нижней палаты, между прочим Гладстон и Дизраэли, входили, выходили и толпились в зале до полуночи; но самый лучший фон картины составляли дамы в изящных вечерних нарядах, в которых преобладающим цветом был голубой всевозможных оттенков, — словом, зала представляла зрелище, не уступавшее зрелищу самой роскошной бальной залы; не доставало только музыки. Но лорды все-таки сдержали свой характер и оставались в своем «строгом чине». Хотя вопрос затрагивал самые жгучие интересы их, они сумели сохранить свое всегдашнее наружное спокойствие и флегму. Обыкновенный порядок заседания не был нарушен ни на иоту, и никто не говорил оживленнее обыкновенного.

* * *

Несмотря на важные политические вопросы, занимающие в настоящее время Лондон, лондонское население не забывает и своих обычных забав и развлечений. На скачки Дерби собралась и в этом году такая масса народа, как и в предыдущие. Пеструю картину представляет Ипсомское поле во время этих скачек. За местами, предназначенными для аристократии, за первою цепью экипажей тянется ярмарочная площадь, на которой шумно толпятся мужчины и женщины, уже изрядно подгулявшие и под хмельком выкидывающие такие штуки, что, взгляни на все это консервативные корреспонденты нашей «Вести», они напророчили бы Англии большие беды, несмотря на то, что английский народ безземелен, как шиш на пустом блюде. Одни здесь валяются в блаженстве успения по земле; другие, кого еще носят ноги, собираются в кучки около паяцев и вымазанных сажею цыган, пилящих самым раздирающим уши образом на своих скрипках и сопровождающих свою музыку разными кривляньями и нескромными фарсами. Триста или четыреста тысяч публики яростно рукоплещут этим выходкам, не уступая в азарте нашей jeunesse dor'ee, [50] собирающейся у Излера. Экипажная публика, разъезжая, закусывает в своих колясках припасами, привезенными из дома, причем откупориваемые бутылки с шампанским так и хлопают, а вокруг этих экипажей бегут и толпятся голодные бедняки и ждут себе, как Лазарь, «крупиц падающих», точно как у нас в былые времена тульские нищие вокруг въезжающего в город почтового экипажа. Отвратительное и оскорбляющее зрелище!.. И то люди, и это люди, а кто из них человеки? Женщины в лохмотьях протягивают грязные передники, а женщины в кружевах великодушно бросают им из колясок свои объедки, словно псам или прокаженным. И едва какая-нибудь бродяжка успевает подхватить объедок и сделать с ним шаг, как толпы других кидаются на нее и отнимают… Происходит отвратительнейшая, совершенно собачья сцена… Полиция, деликатность и вежливость которой воспета нашими англоманами, здесь не чинится и щедро раздает тумаки направо и налево. Как в самом деле не безнравственны те, кто не хочет поддерживать благородную партию «Вести», которой хотелось бы низвести нечто подобное и на русскую землю! Ужасные в самом деле люди эти социалисты, стоящие за обземеленных крестьян!

50

Золотой молодежи — Франц.

Интересное в своем роде зрелище представляет возвращение масс с ипсомских скачек. Тысячи экипажей, перепутавшиеся между собою, стараются выбраться на простор, лошади падают, кучера ругаются, собравшийся народ хохочет и бросает комами грязи в джентельменов — и, среди всего этого гама, шума, криков, на перекрестке вдруг является человек, одетый с головы до ног в черное со значком в руке. На этом значке написаны огромными буквами слова: «Думай о смерти! думай о Боге, перед лицо которого ты скоро предстанешь!» Это агент библейских обществ. Появление его здесь с такими изречениями среди шумной толпы составляет чисто английскую черту. — Впрочем, увы! — все подобные напоминания не достигают тех целей, из-за которых бьется и хлопочет почтенное библейское общество.

— Хороша надпись, да не ко времени, — дерзко кричат ему уста, запекшиеся от голода и жажды.

— Это верно! Поставь лучше: «алчущего накормите и жаждущего напойте во имя Мое», — указывает другой голос.

— Поставь, поставь эту надпись, да ткни ею хорошенько гг. — м в морды! — орет третий, и кусок грязи взвивается и попадает в проезжающую коляску.

Библейский представитель невозмутим, и невозмутимости его можно подивиться. Великое дело привычка: с нею даже умирающего от земного голода можно утешить надеждою на небесные блага. — Претрудная эта проповедь, — и слава Богу, что наша русская церковь, благодаря порядку вещей, оскорбляющих наших консерваторов, не осуждена проповедывать слово Божие голодным и холодным!

* * *

В то время, как одни тешились скачками, берега Темзы были усеяны народом, привлеченным зрелищем более интересным и обещающим неизмеримо более плодотворных результатов для человечества. Два американца, мужчина и дама, пробовали здесь изобретенный американским капитаном Стонаром аппарат для спасения жизни от утопления. Они надели на себя пробочные куртки и завернулись в широкие гуттаперчевые плащи, покрывавшие все их тело за исключением рук и лица; к ногам они прикрепили гуттаперчевые гири, чтобы с помощию их держаться в отвесном положении и сохранять равновесие. Затем они надели на себя по оловянному ящичку и прыгнули в воду. В ящиках в верхней части находятся съестные припасы на неделю, револьвер, бенгальский огонь, свечи, и даже на случай, если бы потерпевший крушение пожелал развлечься, сигары и газеты. В нижней части налита пресная вода, которую пьют посредством особой гуттаперчевой трубочки. Изобретение это патентовано в Америке, и общество, образовавшееся там с капиталом в 300 000 дол<ларов>, продает эти аппараты по 7 ф<унтов> ст<ерлингов> за штуку.

Говорят, что прусское правительство намерено ввести у себя это изобретение, а в Америке, Франции и других странах уже изготовляется до 50 000 таких аппаратов. Американцы, делавшие пробу на Темзе, оставались в воде с полчаса, подвигаясь помощию маленьких гуттаперчевых весел, которые составляют часть аппарата. Они открывали надетый на себя ящичек, ели и пили, стреляли из пистолета, пускали бенгальский огонь и, наконец, выкинули красный флаг с надписью «Eurika». Для того, чтобы надеть на себя этот костюм, нужно не более 31/2 минут. Капитан Стонар, изобретатель этого аппарата, надеется со временем снабдить им все пассажирские суда и отдавать их напрокат по 1

ф. ст. за поездку. Кроме того, он будет отправлять с каждым судном человека сведущего, который мог бы теоретически и практически объяснять пассажирам всю пользу нового аппарата.

НА АМЕРИКАНСКОМ ЗАПАДЕ

Заседания конгресса. — Пятнадцатая поправка закона о неграх. — Влияние закона на нравы. — Неизбежный вопрос о женских правах. — Женщины, не желающие эмансипации. — Скачок в сторону в Россию, и опять назад, к заатлантическим братьям. — Подкупность членов законодательного собрания. — Мелкие газетки американских мелких городишек. — Как ругаются газетные редакторы в Америке. — Несколько образцов этого искусства. — Наши отстали или не отстали? — Женщины-редакторы. — Объявления и рекламы. — За что наичаще бьют и тузят американских редакторов. — Редакторские увечья — Разбои и управа с ними. — Торговля церквами. — Нерешенный вопрос о русских плетях и клеймах. — «Укрощение строптивой» не по Шекспиру.

Все американские общества, начиная с железнодорожных, промышленных, пивоваренных и друг<их> и кончая политическими и религиозными, имеют обыкновение устраивать свои годичные собрания весною. Собрания эти в Америке бывают очень шумны, и в этом году они одни только и нарушали тишину, наступившую в политике с окончанием заседаний конгресса.

Заседания конгресса шли в этом году по обыкновению очень вяло; депутаты и сенаторы, казалось, мнили, что перед ними времени целая вечность, и не спешили с делами, за что к концу сессии они принуждены были работать и день, и ночь, и, несмотря на всю эту усиленную работу, одни важнейшие дела все-таки были отложены до будущего времени, а другие взвалены на президента. К последним принадлежат дела, касающиеся реорганизации южных штатов. На конгрессе, впрочем, утверждено несколько законов о реорганизации штатов Виргинии, Миссисипи и Техаса, но утверждены в такой неясной редакции, что снова дают полный простор произволу и прихотям исполнительной власти. К следующей сессии, которая откроется в декабре, в первый раз соберутся представители всех штатов Северной Америки.

К тому времени, можно надеяться, уже будет формально утверждена политическая равноправность рас и отменены всякие исключения и ограничения избирательного права, обусловливаемые до сих пор цветом кожи и недавним рабством, вследствие утверждения 15 поправки узаконенным числом отдельных штатов (три четверти всего числа штатов). Некоторые штаты посмотрели на ратификацию 15 поправки как на покушение на их самостоятельность. Так, недавно случилось в заседаниях конгресса Индианы, что демократическая партия в целом составе оставила сенат и законодательное собрание и таким образом сделала невозможным обсуждение вопроса. Несмотря на это, в течение настоящего лета поправка все-таки будет принята узаконенным числом штатов, и союз вступит в новый фазис своей политической жизни. Конечно, масса не отделяется так скоро <от> предрассудков, но утвержденная законом равноправность, хотя сначала и навязанная, тем не менее, примется и возьмет свое. Необходимость принимать в вашингтонском обществе цветных сенаторов и депутатов, назначение негров на высшие государственные должности непременно изменят взгляды теперешнего общества. До сих пор ни один негр, будь он обладателем миллионов, не мог найти приема ни в одном фешенебельном отеле Нью-Йорка; а недавно один из лучших отелей Нью-Йорка так радушно принимал у себя негра, как будто в жилах этого цветного гостя не было ни одной капли «черной крови». Дело в том, что этот негр был вице-губернатор величайшего и богатейшего из южных штатов — Луизианы. Приходится верить положению, что законы изменяют нравы, и можно надеяться, что через десять-двадцать лет не останется даже в южных штатах и следа сословных и племенных предрассудков. Наши белые заатлантические братья идут рядом с нашими черными заатлантическими братьями так же точно, как начинают усаживаться наши столбовые, начинающие призанимать и перехватывать у своей прежней крещеной собственности.

* * *

Другая реформа, также упорно занимающая умы в Америке, касается вопроса о равноправности женщин. Общественное мнение разделено относительно этого предмета. Женщины, руководительницы этого движения, из которых иные обладают замечательными ораторским и публицистическим талантом (у них два главных органа: «Revolution» в Нью-Йорке и «Agitator» в Чикаго), обнаруживают неутомимую деятельность. Но большая часть здешних органов печати, находящихся в руках мужчин, и даже само общественное мнение все-таки необыкновенно враждебно относятся к требованиям женщин и среди самих женщин множество недругов этого вопроса: требование равноправности и в женской половине имеет на своей стороне лишь очень незначительное меньшинство. Да это и весьма понятно, если равноправность представлять себе в той ясной и обдуманной форме, в какой она излагалась лет пять тому назад некоторыми известными и неизвестными женскими эмансипаторами у нас, в Петербурге. Понятно, что женщине, готовящейся сделаться матерью или уже сделавшейся, вовсе невыгодно и нежеланно признать того, кто устроил ее в эту должность эмансипированным от всяких забот и о ней, и о том третьем существе, которыми ее снабдили на всю ее жизнь (да и черт с нею, с такою эмансипациею). Это эмансипация мужчин, а не женская эмансипация. У нас в следующей книжке «Записок для чтения», которые издаются при «Биржевых ведомостях», будет напечатана большая статья о незаконнорожденных, составленная женщиною независимого и либерального образа мыслей, — но тем не менее требующею ответственности мужчины в судьбе ребенка, которым он снабдил отвечавшую его страсти женщину. Около трех месяцев тому назад, одно из наших судилищ, разбирая одного мужчину, эмансипировавшего себя от всякого участия с женщиною в заботах о ребенке, обязало этого самца отложить в сторону его эмансипацию, и вот с той поры, в течение ста дней, в суд вдруг одна за одною поступило двадцать три жалобы на таких же эмансипаторов, и все это жалобы от женщин того круга, где эмансипационные идеи имели наибольшее распространение… Будем ли осуждать этих женщин за то, что они зовут к себе власть в защиту? Но что же им делать, если тот, кто, добывая в десять раз более, чем может добыть женщина, подло и нагло прикидывает на ее часть все заботы и сам не хочет ничем помочь ей? Не топить же ей этих детей и не идти за то в каторгу, или не сдавать в воспитательный дом, если это возмущает ее материнское чувство? Доля женщины и без этого тяжка: начиная девятимесячным тасканьем «шарманки» и продолжая болезнями и муками рождения она только разыгрывает прелюдию к многолетним фугам: надо вскормить, воспитать, выучить и вывесть в люди ребенка… и все это одной!!!.. Это невозможная жестокость, и если человек, который бросает женщину одну разделываться со всем этим, не хочеть стать выше табунного непарного животного, то суровая необходимость не оставляет ничего иного, как обращаться с ним, как с животным. Коня и вола, спряженных в одно ярмо с другим конем, если он не везет, — ровно стегают и гнут за крутую морду. «Не будьте как дикие кони и меск, да не уздою и ремнем придется тянуть ваши челюсти».