Статьи, рецензии, заметки. 1881 - 1902
Шрифт:
Попов — человечина, не поддающийся никаким измерениям. Рожден, чтобы быть капитаном судна пиратов, волею же капризных судеб попал в адвокаты. Высочайш, плечист, глядит угрюмо и имеет гладко остриженную голову… Говорит зычным голосом (как из бочки!) и своею фигурой наводит на окружающих панический страх. Достаточно ему кашлянуть или сказать одно только слово, чтобы стекла задрожали и судейские курьеры попадали в обморок. Защищает Семена Оводова, ездившего в Москву и Питер продавать вкладные билеты Скопинского банка.
Швенцеров, выражаясь географически, представляет телесно возвышенность, находящуюся на 300 футов выше уровня моря. По всем видимостям, изрядная флегма. Больше молчит, а когда говорит, то вкратце. Защищает В. Руднева и Заикина, жрецов скопинского капища. Бородка a la Louis Napoleon.
Муратов — блондинистый мужчина, имеющий несчастье походить на кн. Мещерского в молодости. Молод, но уже лыс, как Беляев. Говорит с достоинством и кашляет свысока. Защищает помощника бухгалтера Альяшева, очень маленького человечка с очень большими способностями.
Гаркави — рыжий,
Шубинский. Ах! Этот наверное страдает мигренями и нервен. Говорит сладко, с претензией на убедительность. Защищает шестерых, однородных с клиентами предыдущего.
И с этим полком «язычников» ведут войну только трое: г. Муравьев, действующий более наступательно, чем оборонительно, гражданский истец Плевако и его стремянной Дмитриев.
Что г. Плевако талант — признал даже Рыков, не признававший ничего, кроме денег и «Льва и Солнца». Его златоустие обратилось даже в поговорку, например: «У него такая чудная фамилия, что даже Плевако не выговорит!» Глядит он на свет божий исподлобья, как рассвирепевший зубр, но душу имеет чувствительную: поет романсы и по ночам молится. Живет за Тверской заставой.
Бишоп и у нас узнавал «мысли». Стал ли он после этого умнее или нет — сказать трудно, но думаю, что не стал, ибо, исследуя тысячу человек, он у всех нашел одну и ту же мысль:
— Не дай бог, узнают мои мысли! Человек я семейный…
Один околоточный надзиратель, бывший на опытах и узнавший, что у всех есть мысли, поморщился и пробормотал:
— Все это от недосмотра… Мусью Бишоп, нешто так и надо, чтоб у всех людей мысли были?
— Полагаю…
— Могу вам заметить, что вы клевещете! Да-с! Может быть, у вас там в Англии и есть мысли, но у нас окроме благочестия и повиновения родителям… Рразойдитесь!
Были, впрочем, люди, которые не боялись открывать свои мысли. Во главе таковых стоит известный Федор Гиляров, автор весьма многих передовых. В его голове Бишоп нашел следующую мысль: «Пять копеек за строчку, а там будь ты хоть Чуркин, хоть Гамбетта — мне все равно!»… У редакторов обрел он мысль целебную: «Коли бы в Шереметьевском переулке рядом с чистилищем да не было бы водолечебного заведения, тогда хоть ложись да помирай! Негде было бы и освежиться»…
Москва простудилась и охрипла. У нее получился странный и дикий голос — «Голос Москвы». Ко всевозможным сыпям, чесоткам и виттовым пляскам не хватало только этого сиплого, туберкулезного «Голоса», чтобы коллекция московских недугов и уродств приблизилась к полной. Описание этого недуга видно из следующей выдержки из почтительнейше приказчицкого донесения: «Ближе к делу (?) направление „Голоса Москвы“ может быть охарактеризовано тем (,) что полный и единственный хозяин новой газеты, ее издатель-редактор, более двадцати лет сряду имел честь быть сотрудником „Московских ведомостей“, и вместе с тем, если бы не предпринял своего издания, счел бы за честь стать в ряды сотрудников „Руси“, — если бы его в последней приняли, в чем я, конечно, сомневаюсь… Далее „единственный хозяин“ обещает „свой собственный оттенок — какой именно, выяснится на деле“. Дело же будут стряпать тещи, свахи, просвирни и кастелянши; погрешности их по части „ять и е“ будет исправлять г. Васильев, имевший честь и проч., а кто даст г. Васильеву на чай, предоставляю судить современникам.».
«37. 22 декабря»
Незабвенный Рыков, дебоширствуя во дни оны в Скопине, во время думских выборов рассуждал таким образом:
— На то провидением и черняки дадены, чтоб «господа» да волтерианцы не в свои сани не садились. «Господа» народ непрактичный, непутящий, непонимающий… Про Гамбетту да Биконсфильда, пожалуй, еще можно толковать с ними, а ежели что по хозяйству или учету векселей, то хоть брось…
Взгляд благонамеренный… Посидев в Екатерининской зале и покалякав с москвичами, Рыков поделился этим взглядом и с Москвой. Москва его осудила, но учением его прониклась… На наших последних выборах так пахло Скопином, что на Воздвиженке, где помещается дума, все прохожие носы затыкали… «Господа» избегались с особенным тщанием и со всеми преднамеренными предосторожностями… Люди, спящие не на перинах, не парящиеся до удара в банях и не украшенные на страх врагам суздальским письмом, забрасывались черняками, как Макары шишками. Всякий, знающий арифметику дальше именованных чисел, не пишущий «еще» через ять и не верующий в сахаровских певчих, прокачивался на вороных без всяких рассуждениев… Будь ты хоть семи пядей во лбу, будь ты хоть распрепрофессор, но ежели ты «господа», то и не суйся к браздам… Для «етих браздов» нужен не ум, не образование, а дух бодр и сердце непорочное… Из всей массы «господ», желавших попасть в гласные, уцелели одни только генералы да статские советники. Пощадили их купцы не потому, что они управлять Москвой способны, а просто из купеческого эгоизма… Генералы да статские советники нужны купцам. Без них ни купеческие свадьбы, ни обеды, ни купеческие думы обойтись не могут. Из 60 гласных, избранных по первому разряду, 42 купца, 8 генералов и 10 статских советников. 42 купца будут управлять, а генералы и статские советники — украшать своим присутствием… Господа купечество по второму разряду в генералах себе отказало (баловство, мол!), но разрешило себе, для декорации, одного графа и двух князей. «Рядом
Лавры Семеновой не дают спать и в Москве. Психопаты плодятся, как спириты или кефирные грибки. Не так давно в Сущевскую часть явился молодой французик Николя Морес и заявил, что Сарра Беккер убита не Мироновичем, а его, француза, рукою… В доказательство своего преступления он сочинил целый роман с безнадежною любовью, компрометирующими письмами и проч. Признание это сделано с целью «получить громкую известность». Губа у француза не дура, ибо известность хорошая вещь, — но почему он избрал именно убийство Сарры Беккер? Почему он не пробежался нагишом по Кузнецкому, почему не пишет стихов в «Волне», почему не подрался с Лентовским? Все это дало бы ему известность помимо квартала и допроса у следователя… Впрочем, у всякого барона своя фантазия и всякий по-своему с ума сходит… Так, известный секретарь «Современных известий» г. Орлов, на своих визитных карточках пишет: «Литератор и публицист при Salon des Varietes». Другой психопат, известный «поставщик балов, вечеров и маскарадов — оптом и в розницу», г. Александров, желая прославиться хватил «по двадцать пятому декабрю» упомянутого г. Орлова, не убоявшись даже его внушительных карточек. Известность получилась громкая… Третий психопат, г. Мансфельд, помешанный на собирании коллекций, скупает для своей «Радуги» драмы и трагедии… Купил сумбатовского «Мужа знаменитости», имеет уже «в портфейле редакции» десяток новых невежинских пьес, купил у себя свои собственные пьесы и публикует во всех газетах, что эти покупки в 1885 г. будут напечатаны в «Радуге». Лучшего способа отвадить от себя подписчиков и выдумать нельзя, но помешательство все-таки интересное и для драматургов выгодное… Вообще много в Москве психопатов, так много, что здоровых людей приходится теперь искать с огнем или с городовыми…
Самый большой процент больных дает в Москве «газетомания». В прошлом году вся «мыслящая» Москва тяготела к спиритизму и собиранию старых марок, теперь же ее обуял дух издательства. Хотят издавать все, помнящие родство и не помнящие, умные и не умные, хотят страстно, бешено! Не едят, не пьют, не женятся, не покушаются, а занимаются только тем, что чахнут и чахнут. В Москве, например, есть два молодых человека, по прозванью братья Вернеры. Одному брату 20 лет, другому 18. Жили они тихо и смирно, утешали родителей не только своих, но даже и чужих, аккуратно прописывали свои паспорты, посещали танцкласс в красных фраках, но пришла беда, и юноши погибли… Бедняги заболели и издают теперь журнал «Вокруг света» (3 руб. в год, послушным же детям и модным портным 30 % уступки). Географии братья-брюнеты, конечно, не знают, но надеются, что им удастся провести читателя вокруг света… Васильев издает «Голос Москвы», кто-то издает «Светоч»… Литограф Кушнарев, работающий на Абрикосова и Эйнема, бросает конфектную иллюстрацию и, тронутый успехами «Волны», издает свою собственную «херомантию». Больше всех публикуется газета «Жизнь», обещающая философский камень и решение тайн жизни. Издается эта газета г-жой Погодиной, редактируется г. Погодиным и печатается в типографии Погодиных. Точно такое же трогательное «погодинство» украшало когда-то и усопшую «Московскую газету», стало быть, «Жизнь» есть та же усопшая, но под другой вывеской. Объявление о «Жизни» декорировано фамилией Ф. Н. Плевако, как будущего сотрудника. Имя это напечатано трехаршинными буквами, чтобы и близорукие увидели… Интересно бы знать, чем будет выражаться сотрудничество г. Плевако? Будет ли он защитником редактора и издателя перед судом читателей, или же явится как гражданский истец со стороны подписчиков?
«1885»
«38. 5 января»
Москвичи рады случаю выпить, а потому новый год был встречен с объятиями распростертыми. Выпили ланинской жижицы, побалбесили в маскараде Большого театра, опохмелились и теперь вкушают новое счастье. Судя по количеству разбитых бутылей, испорченных животов и подсиненных физиономий, это новое счастье должно быть грандиозно, как железнодорожные беспорядки. Мраком неизвестности оно не покрыто, а потому предвкушения и пророчества не составляют особой трудности… Вот оно… Родится, по примеру прошлых лет, очень много великих людей, девять десятых которых пойдет на замещение охотнорядских вакансий. Водочная вдова Попова будет принимать на службу в свой водочный завод исключительно только православных и девственников. Будет сочинено много ерундистых речей и плохих статей о водоснабжении. Московские поэты напишут много прочувствованных стихотворений по адресу спящих гласных, кассиров, тещ и рогатых мужей. Сивый мерин, скорбя о падении печатного слова, побьет палкой какого-нибудь «нашего собственного корреспондента». Торжествующая свинья, в видах поднятия народной нравственности, порекомендует упразднить уличные фонари. Кузька и гессенская муха откроют благотворительное заведение и напишут по статье об искусственном поднятии курса. «Московский листок» будет переименован в «Сдай назад!» и т. д. В общем будут скачки с препятствиями, торжество крокодилов, винт и выпивка.