Статьи, рецензии, заметки. 1881 - 1902
Шрифт:
После него просит позволения говорить г. Плевако. Он просит «только 10 минут», но говорит гораздо дольше… Впрочем, сколько бы г. Плевако ни говорил, его всегда «без скуки слушать можно»… Нового он ничего не сказал. Ископаемые пластичности, вроде: «хранилище», «скорпион», «тать» пестрят и в сегодняшней речи, рядом с текстами из св. писания.
Вслед за ним отвечает на речь прокурора и гражданского истца г. Одарченко. Его речь напоминает газетное опровержение… Чуть не плача и нервно жестикулируя, он декламирует перед присяжными, что он и не думает оправдывать Рыкова, как настаивают на этом гг. Муравьев и Плевако, не разрушает закона, а
Защитник И. И. Руднева, бледнолицый Скрипицын, тоже считает себя обязанным вложить лепту в сокровищницу сегодняшнего дня… Он, по-семинарски повышая и понижая голос, говорит целую проповедь, говорит протяженно, с претензией на смиренномудрие… Он «и не думал говорить, что сами вкладчики были виновниками скопинского краха, как утверждает представитель обвинения»… Его не поняли… Он хотел только сказать, что слез вкладчиков, о которых было много говорено на суде, присяжные не видели, как не видели они здесь на суде ни одной сироты, ни одной вдовы, ни одной бесприданницы, хотя перед присяжными и прошел длинный ряд свидетелей…, но зато они видят здесь другие слезы, видят представителей осиротевших семей… В конце концов г. Скрипицын так увлекается, что, забыв про своего Ивана Иваныча, взывает к оправданию всех, кроме, конечно, Рыкова… «С одного вола двух шкур не дерут!» — восклицает он, разумея под одной шкурой муки, перенесенные подсудимыми в длинный период следствия и в эти две недели суда…
После него что-то громко, но невнятно проговаривает г. Швенцеров. Вслед за ним становится за пюпитр г. Курилов.
Г. Курилов говорит прекрасно, но длинно… очень длинно…
Публика утомлена ad maximum… [20]
Присяжные, по-видимому, помирились с мыслью, что весь день пройдет в речах. На их лицах написана покорность судьбе, но если завтра начнутся «третьи речи», что весьма возможно, то эта покорность обратится в муку. Присяжные почти все люди семейные и служащие. Прошло уже две недели, как они днюют и ночуют в стенах суда… Не повинность это, а подвиг!
20
До предела (лат.).
Подсудимые имеют замученный вид. Они заметно пали духом и глядят меланхоликами. Рыков тоже угрюм и бледен… и не слушает речей… Ведет он себя чинно…
«15. 8 декабря»
Наступает очередь подсудимых сказать свое последнее слово.
Рыков, ссылаясь на свое нездоровье, просит отложить его объяснение до другого дня.
Товарищ директора И. И. Руднев, обыкновенно неразговорчивый и угрюмый, на сей раз разговаривается и выказывает даже некоторую сметку.
— Вся вина моя в том, что я только подписывался, а что я подписывал — совсем не понимал… Ежели бы написали, чтобы мне голову снять, и то подписал бы…
Другой товарищ директора, он же и кассир, Никифор Иконников, говорит мало:
— Помилосердствуйте, господа присяжные заседатели! Простите!
Это же самое говорят Василий Руднев и Илья Заикин. Слово бухгалтера № 2, Швецова, не так коротко.
— Отчетов я не составлял, — говорит он, — и, стало быть, меня можно было бы обвинить только в том, что я не донес о всем,
Его помощник Альяшев говорит следующее:
— Я был служащим, должен был слушаться. Ради семьи пощадите!
«Последний козырь» городского головы В. Овчинникова длиннее.
— Я ужасно сожалею и страдаю, — говорит он дрожащим голосом, — что судьба поставила меня во главе городского самоуправления в то самое время, когда дела банка нельзя уже было поправить, а раскрыть злоупотребления у меня не хватило мужества! Здесь на суде меня упрекают в слезливости. И в самом деле смешно — не маленький! Да что же делать! Ведь эту пытку несу я с 1877 года!
И в заключение он, рыдая, просит оправдания.
На следующий, пятнадцатый день говорит сам Рыков. Он просит позволения выйти на середину залы и стать за пюпитр защитника, чтобы иметь возможность «опереться».
Председатель соглашается. Рыков, сопровождаемый жандармом, становится за пюпитр и разворачивает перед собой кругом исписанные два-три листа бумаги. Он бледен и взволнован. Слово начинается обращением к суду и публике и клятвой, что он, каясь в своих преступлениях, будет говорить одну только сущую правду.
Банк создан им с благою целью, говорит он… Земледелие стало подниматься, город Скопин преобразился, торговля увеличилась… Но вся беда в том, что он слишком широко пустил кредит и увлекся.
— Меня ничто не могло сдержать… Рязань была озабочена другим делом: она учитывала векселя в Скопинском банке… Министерство только советовало, а не приказывало, и проч.
У самого же Рыкова не хватило храбрости закрыть лавочку, в которой, по выражению г. прокурора, «обмеривали и обвешивали».
— Прекративши дела банка, я должен был бы переступить через труп моего родного города. Если бы для уврачевания ран моих вкладчиков понадобилось бы мое сожжение, то я с восторгом взошел бы на костер и сам бы зажег его, но наложить руки на собственное детище я не в силах…
Он зовет в свидетели бога, что у него нет ничего, кроме «этого армяка, умирающей жены и нищих детей».
— В тюрьме я жил частною благотворительностью. Мне подавали милостыню наравне с прочими арестантами!
Сказавши это, Рыков наклоняется к пюпитру и плачет.
— Вы сошлете меня в Сибирь, — продолжает он, утирая глаза и заглядывая в исписанные листы. — Я не боюсь Сибири, но ваш приговор разорвет и без того уж разорванное сердце.
Далее следуют «холодный труп», описание болезни и совет присяжным отпустить его… Он простится с умирающей женой, «поплачет на ее могиле, в последний раз благословит детей и уединится в монашеской келье, где будет оплакивать свои грехи»…
— Сейчас я говорил, как… как… говорил, как… (заглядывает в исписанные листы)…как подсудимый, теперь же скажу несколько слов в качестве русского гражданина…
«Гражданин» обвиняет во всем банковый устав, министерство, которое советовало, а не приказывало, и учит, как удовлетворить вкладчиков.
Попугав историей, Рыков идет на свое место.
Суд удаляется для постановки вопросов. Всех вопросов 426, другие же утверждают, что их 475.
«16. 10 декабря»
В шестнадцатый и последний день после председательского резюме, которое читается от 9 1/2 час. утра до 1 часа дня, присяжные заседатели получают наконец вопросный лист и удаляются в совещательную комнату.