Статьи
Шрифт:
Есть термин в литературоведении: бытописательство. Это литература, имеющая отношение к очерку, публицистике, к этнографии, географии. Писатели-народники с увлечением писали такого рода очерки о населении отдаленных краев России, о народах Кавказа, о переселенцах. Называлось: "Быт и нравы". Это была дельная, честная литература, которой увлекались так же, как статистикой, потому что то и другое рисовало правдивую картину российской действительности - но какое это имело отношение к повестям о любви Тургенева, писавшего в то же время?
Нам, по-моему, следует словечко "быт" как-то укоротить. Поставить его на место. Иначе будем
Слово "быт" - это какая-то вселенская смазь. То и дело читаешь: "бытовой материал", "бытовые ситуации", а иногда прямо - как в журнале "Москва" была статья: "О некоторых возможностях бытовой литературы".
Да что это еще за литература такая? Ну, есть "бытовая комиссия", "бытовой сектор", "бытовой сифилис"... Но чтоб литература бытовая?
Скажут: "Трифонов наводит тень на ясный день, защищает бытовизм..." А я прошу одного: объясните, что это значит.
Недаром ни в одном языке такого понятия не существует и перевести слово "быт" невозможно. Я видел зарубежные статьи, где слово "быт" давалось без перевода. Еще одно легендарное, непереводимое русское понятие. В газете "Unita" слово "быт" напечатано латинскими буквами "bit". Иностранцы, по-видимому, сделают вывод, что таинственный "bit" - какая-то особая форма русской жизни.
Расхожее противопоставление "быта" - "бытию" не проясняет дела, ибо смысл первого понятия, я уже говорил, какой-то безразмерный. Допустим, так: "быт" - это жизнь низменная, материальная, а "бытие" - жизнь возвышенная, духовная. Но человек живет одновременно и в той и в другой жизни. Это слитно, это нельзя разъять. Самое низменное, на первый взгляд, является самым возвышенным. И наоборот. Что такое семья? Ячейка общества, как известно из марксизма. Значит, изобразив семью, можно изобразить общество. Изобразив любовь двух людей или смерть человека - можно показать и общество, и государство, и прошлое, и будущее каждого человека в отдельности - как показано, например, в истории смерти человека по имени Иван Ильич.
Я слушал горчайший, я бы сказал, потрясающий список людей, ушедших от нас за последние годы, и думал о том, сколько горя пронеслось над нами, ведь многих из этих людей мы знали близко и бесконечно близко - и вот живем без них, продолжаем заседать, спорить - правильно, жизнь продолжается, - но неужели простое состояние человеческой души, столкнувшейся с горем, надо называть "бытом", "бытовой темой"?
Да это наверняка что-то другое!
Я топчусь на этом так долго, потому что эти вопросы, по-моему, волнуют сейчас многих писателей, и молодых, и средних, и старых. Так называемые произведения "на моральную тему" - это произведения о простой, неприкрашенной, реальной жизни. С осуждением чего-то дурного, с симпатией к хорошему. С картинами, подробными описаниями, со стремлением изобразить знакомых - живых - людей. Книги разного уровня, разной степени выразительности, но написанные с желанием показать достоверную жизнь. Книги Гранина и Слуцкиса,
Можно назвать много других писателей, которые пишут будто бы о быте, на самом деле - о жизни. Вот еще одно лукавое словцо: мещанство. Говорят, мои повести не только "бытовые", но и "мещанские". Тут не понятно, все в кучу: мещанские, антимещанские. Как в анекдоте: или он украл, или у него украли... Словом, что-то вокруг мещанства...
Мещанство, как и быт, признается предметом, пригодным для литературы, но как бы второго сорта. Вроде шить из этого сукна можно, но что-нибудь простенькое, небогатое. И место для мещанства определено заранее: оно гнездится в городе, в хороших квартирах и, конечно, среди интеллигенции. Но разве эгоизм своекорыстие, стремление к наживе не присущи, например, иным деревенским жителям?
Однако деревенских жителей не называют мещанами. Если отвратительные качества встречаются среди деревенских жителей, то причины их видят одни в кулацких пережитках, а другие - в дурном влиянии города, то есть того же мещанства. Мы пишем о сложной жизни, где все переплетено, о людях, про которых не скажешь, хороши они либо плохи, здоровы или больны, они живые, в них то и это. Как нет абсолютно здоровых людей - это знает каждый врач, так нет и абсолютно хороших - это должен знать каждый писатель.
Мы пишем не о дурных людях, а о дурных качествах. Потому что это должно быть про всех, а не только про злокозненных мещан: это должно быть про читателей, про близких автора, про него самого. Не надо, увидев ярлычок, с облегчением отмахиваться: "А, опять про каких-то мещан! Разоблачают..." Нет, читатель, не про каких-то, а про нас с вами. После того как появилась повесть "Предварительные итоги", меня познакомили с одной женщиной, историком. Она спросила: "Это вы написали "Предварительные итоги"? Зачем вы это сделали? Ведь неприятно читать!" Я обрадовался: "Правда?" "Ну, конечно, - сказала она.
– Очень!" Я объяснил, что к этому и стремился: чтоб было неприятно читать.
Мы делаем одно общее дело. Советская литература - это громадная стройка, в которой участвуют разные и непохожие друг на друга писатели. Из наших усилий создается целое. Между тем критика подчас требует такой цельности, такой универсальности от каждого произведения, будто каждое произведение должно быть энциклопедией. Неким универсамом, где можно достать все. "Почему здесь нет этого? Почему не отражено то-то?" Но, во-первых, это невозможно. Во-вторых - не нужно. Пусть критики научатся видеть то, что есть, а не то, чего нет. Есть люди, обладающие каким-то особым, я бы сказал, сверхъестественным зрением: они видят то, чего нет, гораздо более ясно и отчетливо, чем то, что есть.
Мы с вами видим, например, Венеру Милосскую, а они видят отрубленные руки и кое-что, чего Венере не хватает из одежды.
Между прочим, критики такого рода есть не только у нас, но и за рубежом. Иные статьи читаешь и изумляешься: вот уж поистине умение видеть _то, чего нет_!
В словосочетании "нравственные искания" мне кажется особенно важным слово "искания". Ибо искать значит находиться в движении. Значит - еще не все найдено, не все совершенно и не все ясно. Из некоторых статей кажется, что мы достигли литературного рая. Но ведь это катастрофа, ибо из рая никуда не надо двигаться.